Сибирский тихоход
Глава десятая
Война началась, и за считанные дни распространилась по всей Европе, как чума. Начавшись с нападения Австро-Венгрии на Сербию, она молниеносно перекинулась на Россию, Францию, Бельгию – в них одну за другой хлынули германские войска. В ответ на вторжение в Бельгию Великобритания объявила войну Германии. Сообщение об этом и заставило экипаж Олимпика увеличить скорость и привести лайнер в Нью-Йорк раньше времени.
Вскоре стало ясно, что Император ошибся в своих предположениях, во всяком случае, насчёт Олимпика. Его не стали ставить на прикол в порту. Несмотря на войну, люди хотели продолжать плавать. Они даже сильнее прежнего рвались из неспокойной Европы в Америку. Впрочем, из Нью-Йорка тоже отплывало много пассажиров – в основном англичане, которые не хотели быть вдали от родины в трудные для неё дни. Так что Олимпик остался на трансатлантической линии вместе с друзьями из Уайт Стар – братьями Адриатиком и Балтиком. От ватерлинии и до самых верхушек труб пароход перекрасили в неприметный серый цвет. Это была плохая защита на случай, если бы на него захотело напасть вражеское судно, но всё же лучше, чем никакой.
читать дальшеПожалуй, Олимпику даже повезло. Всё-таки он продолжал заниматься своим делом, пассажирскими перевозками, и война пока не касалась его близко. А некоторым его друзьям с самого начала пришлось принять в ней участие. Адмиралтейству требовались корабли, и многие гражданские суда были им реквизированы и переоборудованы кто в коммерческие крейсера, кто в войсковой транспорт. В их числе был и Океаник. Старший товарищ Олимпика стал одним из первых пассажирских лайнеров, призванных на войну – и первым, кто на ней погиб. Он патрулировал воды островов на северо-востоке Шотландии и, маневрируя, чтобы избежать атак подводных лодок, сел на мель. Снять его не удалось, и через три недели после крушения Океаник окончательно затонул во время шторма. Это случилось в начале сентября, всего через месяц после начала войны.
Гибель корабля осталась почти незамеченной людьми (кроме, конечно, его владельцев), но глубоко потрясла все пассажирские лайнеры. Ведь вот же, война только началась, а уже унесла жизнь одного из них. И в мирное время корабли садились на мели, но всем было ясно, что с Океаником не случилось бы этой беды, если бы ему не пришлось убегать от субмарин. Пароходы поняли, что опасность может угрожать каждому из них...
Олимпик был подавлен не меньше других. Он любил и уважал своего старшего друга, который не раз помогал ему мудрым советом и просто добрым словом, когда новый лайнер только вышел в море, да и потом тоже. Океаник поддержал Олимпика после гибели Титаника и на время модернизации заменил на линии. И вот его не стало...
Океаник был прав во всём. Он предвидел, что война начнётся, когда другие корабли и не думали о ней, а если думали, то отказывались верить. Олимпик даже теперь верил с трудом. Он всё ещё не мог понять, как это целые народы вдруг решили уничтожать друг друга. Такое чувство, думал Олимпик, что у них у всех разом помутился рассудок, может быть, так же, как два года назад у офицеров Титаника, когда они, не разбирая пути, вели корабль навстречу смертельному льду. Разница была только в том, что теперь число человеческих жертв могло быть таким, какого никогда не было ни в одном кораблекрушении.
Олимпик ни с кем не делился своими тягостными мыслями, даже с товарищами из Белой Звезды. Им тоже нелегко, думал лайнер, а если они ещё и узнают, в каком смятении пребывает их флагман, то вполне могут упасть духом. Так что Олимпик продолжал ходить в рейсы, как ни в чём не бывало, словно происходящее в мире совсем не пугало его.
Однако долго оставаться на линии ему не пришлось.
Однажды в октябре, когда лайнер готовился совершить очередной рейс из Нью-Йорка, пришло известие об активности германских подводных лодок у британского берега в том районе, где он должен был пройти. Более того, в сообщении говорилось, что враги подкарауливают там именно его, Олимпика.
Подводные лодки! Олимпик никогда ещё не видел эти странные корабли, которые удивительным образом плавали под водой, но уже много о них слышал. Он знал, что они очень малы, раз в пятьдесят меньше его самого, но страшно опасны. Невидимые под водой субмарины тихо и коварно подкрадывались к пароходам и стреляли по ним смертоносными торпедами. Даже тяжеловооружённые дредноуты оказывались беззащитными перед этими хитрыми лодками. Но Олимпик никогда и подумать не мог, что они захотят напасть на него, мирное пассажирское судно.
В первую минуту корабль почувствовал страх – не столько за себя, сколько за людей, которые должны были на нём плыть. Ведь это их хотели убить. А в Олимпика, как и в любой пассажирский лайнер, раньше киля была заложена мысль: безопасность людей прежде всего. Неудивительно, что теперь он испугался. Как ему быть, как защитить пассажиров от опасности?
На смену страху пришёл гнев. На нём должно было плыть много людей, среди них дети – совсем ещё маленькие, славные, никому не сделавшие зла. Да какими же надо быть негодяями, чтобы хотеть их убить?! Пусть даже война, пусть там кто угодно правит, но ведь должны же люди оставаться людьми! Неужели у тех, кто командует этими подлодками, нет своих детей, как они не понимают, что их гибель страшнее всего на свете? Неужели они сами не хотят просто жить, как можно отнимать жизнь у других?
«Я не отдам, – решил он, – никого из моих пассажиров. Буду плыть так быстро, что никакие подлодки не догонят. А если догонят и попадут в меня, буду держаться на плаву, насколько хватит сил. Как Титаник держался…»
Олимпик почувствовал облегчение, когда большая часть его пассажиров, узнав об угрозе нападения, отказалась от плавания. Разве в мирное время лайнер мог представить себе, что однажды будет так радоваться возвращённым билетам?
Пересекая Атлантику, он уже почти и не думал о подлодках, когда его радист принял с берега новую весть. Субмарины были, четвёрка их подстерегала Олимпика в Английском канале, чтобы погубить вместе со всеми, кто был у него на борту. Капитан Хэддок, который был мрачен с самого дня отплытия из Нью-Йорка, угрюмо выслушал это сообщение и спросил, что ему следует делать дальше. Он получил приказ изменить курс и, обогнув Ирландию с севера, отвести пароход в Белфаст.
Олимпик не знал, радоваться ему или огорчаться. С одной стороны, он был доволен, что теперь ему не придётся подвергать опасности жизни своих пассажиров. С другой стороны, было так досадно убегать от каких-то мелких подлых лодок. Да и что с ним будет дальше? Теперь, когда угроза стала явной, люди из Уайт Стар наверняка примут решение снять его с линии. И кто его знает, сколько придётся скучать на приколе?.. Люди говорят, что война скоро закончится. А если нет?..
«Зато, – вдруг вспомнил Олимпик и улыбнулся, – в Белфасте я увижу Гигантика... то есть Британика. Теперь-то уж наверняка!»
Он стал думать о младшем брате. Какой он? Похож ли на Титаника? Рад ли будет их встрече или вовсе её не ждёт? Про себя Олимпик уже решил, что будет любить Британика вне зависимости от того, какими окажутся ответы на эти вопросы. Всё-таки это был их с Титаником брат, корабль, построенный по тому же проекту, что и они, теми же людьми на той же верфи.
Двадцать седьмого октября Олимпик подошёл к острову Тори на севере Ирландии. Море здесь было неспокойно, по нему гуляли сердитые тёмные волны. Над ним низко склонялось суровое осеннее небо. Горизонт таял в туманной дымке.
Тревожную тишину прорезал радиосигнал, и Олимпик замер от страха, мгновенно его узнав. Услышав его однажды в страшную апрельскую ночь двенадцатого года, лайнер уже не мог его забыть никогда в жизни. Это был сигнал бедствия, отчаянный зов судна, с которым случилось несчастье.
Корабль тонул совсем недалеко от места, где находился Олимпик. Это был линкор королевского флота по имени Одейшес – Смелый. В то утро он направлялся на военные учения вместе со своей эскадрой. Их было семеро – Одейшес, три его старших брата и ещё три судна. Все они были могучие дредноуты с тяжёлым вооружением, гордые и отважные, готовые без страха встретить любого врага. Но враг напал, откуда они не ждали – из-под воды. Внезапно грохнул взрыв, и из-под левого борта Одейшес взметнулся столб воды. Корабль вскрикнул от неожиданности, а затем начал медленно крениться набок.
– Одейшес, что с тобой? – сурово, с едва заметной тревогой спросил Король Георг, старший брат раненого линкора.
– Не знаю, – ответил Одейшес. – Торпеда, наверное. Осторожно, держитесь подальше.
– Идти можешь?
– Пытаюсь.
– Давай. Может быть, на мель где-нибудь сядешь... Держись.
Линкоры сбавили ход, почти остановились в напряжённом молчании. Ни они сами, ни их команды не знали, что Одейшес налетел на мину и думали, что в него попала торпеда. Это означало, что вся эскадра в опасности. Подводная лодка, выпустившая снаряд, наверняка была близко, искала новую цель. Вскоре люди приняли решение увести корабли из опасной зоны. Король Георг пришёл в ужас, когда понял, что им придётся оставить брата в беде, но старался сохранять хладнокровие. Его же братья, Аякс и Центурион, открыто негодовали.
– Как же так? – воскликнул Аякс. – Как мы его бросим? Он же не доберётся до берега сам!
– На буксир, взять его на буксир нужно! – поддержал Центурион. – К чёрту подводные лодки! Нельзя уходить!
– Приказ есть приказ, – с ненавистью сказал Король Георг. – Против людей не попрёшь.
– Его не оставят, – попытался успокоить друзей линкор Орион. – Команда с ним. И эсминцы идут на помощь.
– Какие эсминцы?! – не выдержал его брат Громовержец. – Разве мелкие эсминцы дотащат Одейшес до берега?!
– Не беспокойтесь обо мне, – отозвался Одейшес. – Уходите. Я дойду сам. Доброго плавания, друзья!
Корабли покинули своего товарища, но на душе у них было тяжело. А Одейшес, борясь с заливающей его отсеки водой, двинулся к берегу. Вскоре, однако, стало понятно, что дойти он не сможет. Он постепенно погружался, ему становилось трудно двигаться. Через три часа после взрыва машинное отделение оказалось полностью затоплено, и Одейшес окончательно потерял ход. Теперь он мог надеяться только на то, что другой корабль отбуксирует его к берегу.
В это время на помощь линкору уже подошли двое: маленький крейсер и эсминец. Имя крейсера было Ливерпуль, в военном флоте его знали как смелого и надёжного товарища. Эсминца звали Фьюри – Ярость, и это имя она оправдывала полностью, несмотря на свои более чем скромные размеры.
– Да это смех один! – закричала она, едва завидев перед собой огромный линкор. – О чём думают люди? Мы с Ливером тебя не дотащим, даже если впряжёмся вдвоём!
Голос у Фьюри был хриплый, неприятный, но никакого смеха, о котором она говорила, в нём не было – эсминцу было ясно, что дело нешуточное.
Крейсер не выносил, когда его называли Ливером, но сейчас он был слишком встревожен, чтобы обращать на это внимание.
– Мы попытаемся, – сказал он. – Если люди решат, что надо, попытаемся.
– Люди – идиоты! – огрызнулась Фьюри.
– Эвакуируйте мою команду, – отозвался Одейшес. – Сейчас это главное.
Его недаром звали Смелым. Даже теперь, когда гибель казалась неминуемой, в его голосе не было страха.
Вдруг три военных судна увидели, что к ним с большой скоростью приближается пароход колоссальных размеров. Никакого вооружения у него на борту не было. Пассажирский лайнер.
– Это же Олимпик Уайт Стар, – узнал его Ливерпуль.
– Конечно, он, – усмехнулась Фьюри. – Другого такого верзилы во всей Англии не сыскать. Однако какого чёрта он забыл в этих водах? Жить надоело, что ли?
– Но это удача, что он здесь, – сказал крейсер. – Он нам поможет спасти людей. Олимпик! Доброго плавания тебе, лайнер!
Постепенно сбавляя ход, Олимпик остановился неподалёку от тонущего линкора. Он слышал, как общались по радио их капитаны, договариваясь о том, чтобы часть команды военного корабля взял на борт лайнер. Олимпик рад был помочь людям, но его мучил страх – неужели сам Одейшес должен будет погибнуть? Неужели ничем нельзя ему помочь, и он пойдёт ко дну, как когда-то Титаник?..
От линейного корабля уже отходили шлюпки, направляясь к Олимпику и Ливерпулю. И тут капитан Хэддок снова вызвал Одейшес на связь.
– Мы можем взять на буксир ваш корабль, – сказал он Сесилу Дампьеру, капитану линкора. – Олимпик большое и мощное судно, думаю, он справится.
– Капитан, я справлюсь! – воскликнул Олимпик, забыв о том, что Хэддок не мог его услышать. – Давайте сделаем это!
– Ясное дело, он справится, – подтвердил Ливерпуль: он тоже слышал в эфире разговор двух капитанов. – Одейшес, слышишь? Лайнер доведёт тебя до берега.
– Я слышу... – не сразу ответил Одейшес. – Олимпик, спасибо тебе... друг.
Голос его прерывался. Он начал терять сознание. С каждой тонной воды в него неумолимо проникала смерть.
– Дело сквернее некуда, – помрачнела Фьюри. – Олимпик, давай же быстрее!
Искусно маневрируя, капитан Хэддок подвёл свой пароход к линкору так близко, как только было возможно. И тут Одейшес посмотрел прямо на Олимпика. Тот даже вздрогнул. В темнеющем взгляде тонущего судна смешались смерть и отчаянная жажда жизни, и решимость бороться за неё до конца, и мольба о помощи, и надежда. Он не хотел умирать, этот отважный боевой корабль, и Олимпик почувствовал, что должен спасти его во что бы то ни стало.
Проворная Фьюри в два счёта протянула между линкором и Олимпиком прочные тросы. Команды эсминца и лайнера работали чётко и слаженно. Им помогали немногие оставшиеся на борту Одейшеса моряки. Они тоже стремились сохранить своё судно, не хотели отдавать его холодной глубине.
Олимпик двинулся к берегу, таща за собой неуправляемый и почти бесчувственный линкор. Лайнеру было трудно. Дредноут, глубоко осевший в воде, был слишком тяжёл даже для него. К тому же погода совсем испортилась. Разыгрался шторм, и вода стала проникать в корпус Одейшеса быстрее. Натянутые до предела буксировочные тросы гудели от порывов ветра. Но Олимпик продолжал идти и идти вперёд. «Одейшес, друг, держись, – думал он. – Берег недалеко. Мы дойдём. Только ты держись».
– Всё будет хорошо, они дойдут, – повторял Ливерпуль: вместе с Фьюри крейсер шёл рядом с линкором, взволнованно наблюдая за ним и Олимпиком. – Какой молодец этот лайнер! Он обязательно справится, выдержали бы тросы...
Но тросы не выдержали. Лопнул один, за ним моментально и все остальные.
– А-а-а, проклятье! – выкрикнула Фьюри с отчаянием и яростью.
Одейшес, лишившись поддержки, стал погружаться в воду быстрее. Он тонул на глазах. Олимпик, неожиданно освобождённый от груза, по инерции резко двинулся вперёд и, прежде чем его команда смогла что-нибудь предпринять, оказался довольно далеко от Одейшеса.
– Я попробую ещё раз! – крикнул лайнер. – Сейчас вернусь и попробую!
Но не так-то просто было кораблю его размеров быстро выполнить маневр, чтобы вернуться к линкору. А времени не оставалось, это понимали и люди, и корабли. И тогда к Одейшесу решительно двинулся Ливерпуль.
– Фьюри, – произнёс крейсер. – Давай, живо тяни тросы. Я попытаюсь.
Фьюри подумала, что это безумие, что Ливерпуль, в четыре раза более лёгкий, чем Одейшес, никогда не сможет вытащить линкор. Однако она не сказала этого вслух и молча помогла крейсеру взять тонущий корабль на буксир.
Крейсер тяжело тронулся с места. Олимпик смотрел на него с удивлением и почти с ужасом. Маленький Ливерпуль боролся отчаянно, с явной решимостью совершить невозможное. Он двигался к берегу медленно, очень медленно, но уверенно. И у кораблей снова вспыхнула надежда, что всё обойдётся, что им удастся спасти своего товарища. Но и на этот раз подвели тросы. Каким-то непостижимым образом они запутались в винтах крейсера, и острые лопасти перерубили их.
– Ливер! – закричала Фьюри. – Давай ещё раз!
Но и третья попытка буксировать Одейшес оказалась неудачной.
Начинало смеркаться, когда люди поняли, что придётся оставить линкор. Он утонул уже до кормовой надстройки, и дольше находиться на нём было опасно. Капитан Дампьер приказал оставшимся на борту членам команды садиться в шлюпки. Сам он покинул корабль последним.
Олимпик, Ливерпуль и Фьюри понимали, что люди теперь должны были думать о себе. И всё же они с отчаянием смотрели, как шлюпки всё больше отдаляются от гибнущего Одейшеса, оставляя его наедине с глубиной и смертью.
– Одейшес! – крикнул ему крейсер. – Друг, прости...
– Бесполезно, – хрипло отозвалась Фьюри. – Он уже не слышит.
– Прости, – повторил Ливерпуль, по-прежнему глядя на линкор, – и доброго тебе плавания в иных водах, где не нужны твои пушки, где никто никого не убьёт, ибо нет смерти.
Олимпик вздрогнул: крейсер говорил о Последнем Море. Он знал...
Наконец люди с Одейшеса поднялись на борт Ливерпуля, и корабли двинулись прочь от места трагедии. Они отошли уже довольно далеко, когда на линкоре прогремел взрыв. Он был такой неимоверной силы, что разметал обломки несчастного Одейшеса более чем на семьсот метров, ударив по крейсеру, который был к нему ближе всех. На какой-то миг корабли просто оцепенели, не в силах произнести ни слова. Первым опомнился Олимпик.
– Ливерпуль, ты цел? – в тревоге спросил он крейсер. Ответа не последовало. Тут уж Фьюри взбесилась не на шутку.
– Ливер, какого чёрта ты молчишь?! – заорала она. – Не слышишь, что ли?! Скажи что-нибудь, только не то, что тоже собираешься идти ко дну, болван ты этакий!
– Я цел, не кричи, – наконец отозвался Ливерпуль и тихо добавил: – Матроса моего убило осколком.
Путь продолжали в молчании.
– Ты не болтай о том, что тут было, – вдруг сказала Олимпику Фьюри. – Кто знает, что решит Адмиралтейство. Может быть, захотят, чтоб его считали живым до конца войны.
– Верно, – согласился Ливерпуль. – Первый раз на войне погиб дредноут. Если об этом узнают, это может подорвать веру в мощь этих кораблей и ослабить боевой дух во флоте.
– Я понимаю, – глухо ответил Олимпик. – Я буду молчать.
– Но с братьями его поговорить надо, – печально произнёс крейсер.
– Ты и говори, – ответила Фьюри. – Не умею я о таких вещах, сам знаешь...
– У него есть братья? – потрясённо спросил Олимпик.
– Трое. Он был четвёртым, младшим из них.
Олимпик молчал. Двигался вперёд, не сбавляя скорости. Горизонт перед ним почему-то вдруг стал мутнеть и расплываться...
– А ты молодец, лайнер, – сказал Ливерпуль, сумрачно взглянув на него. – У тебя смелая душа. В битве я бы спокойно на тебя положился. Жаль, что ты не боевой корабль.
– Дурак ты, Ливер, – тихо произнесла Фьюри. – Хорошо, что он не боевой...
Олимпику пришлось зайти на стоянку военных кораблей в заливе Лох-Суилли, чтобы высадить моряков с Одейшеса. Там его задержали на несколько дней. Оказалось, что Ливерпуль и Фьюри были правы. Офицеры в Адмиралтействе решили сохранить гибель дредноута в тайне и не отпускали лайнер в плавание до тех пор, пока не убедились, что его пассажиры и команда будут молчать о происшествии.
Только второго ноября Олимпику позволили продолжить путь. Он отправился в Белфаст, где его пассажиры, совершенно измотанные долгим плаванием и событиями последних дней, наконец-то смогли сойти на берег. Здесь, на твёрдой земле, они были дома. А Олимпик отправился на верфь, откуда начался и куда раз за разом возвращался его путь.
Вот и она – тихая гавань, где нет ни мин, ни подводных лодок, ни других ужасов войны.
Что за корабль стоит там у берега?.. Олимпик заскользил по воде медленнее, чувствуя, как замирает и его душа. Он ждал этой встречи, и всё же был ошеломлён – так внезапно возник перед ним этот корабль, юный и прекрасный, удивительно похожий на погибшего Титаника.
Братик...
Война началась, и за считанные дни распространилась по всей Европе, как чума. Начавшись с нападения Австро-Венгрии на Сербию, она молниеносно перекинулась на Россию, Францию, Бельгию – в них одну за другой хлынули германские войска. В ответ на вторжение в Бельгию Великобритания объявила войну Германии. Сообщение об этом и заставило экипаж Олимпика увеличить скорость и привести лайнер в Нью-Йорк раньше времени.
Вскоре стало ясно, что Император ошибся в своих предположениях, во всяком случае, насчёт Олимпика. Его не стали ставить на прикол в порту. Несмотря на войну, люди хотели продолжать плавать. Они даже сильнее прежнего рвались из неспокойной Европы в Америку. Впрочем, из Нью-Йорка тоже отплывало много пассажиров – в основном англичане, которые не хотели быть вдали от родины в трудные для неё дни. Так что Олимпик остался на трансатлантической линии вместе с друзьями из Уайт Стар – братьями Адриатиком и Балтиком. От ватерлинии и до самых верхушек труб пароход перекрасили в неприметный серый цвет. Это была плохая защита на случай, если бы на него захотело напасть вражеское судно, но всё же лучше, чем никакой.
читать дальшеПожалуй, Олимпику даже повезло. Всё-таки он продолжал заниматься своим делом, пассажирскими перевозками, и война пока не касалась его близко. А некоторым его друзьям с самого начала пришлось принять в ней участие. Адмиралтейству требовались корабли, и многие гражданские суда были им реквизированы и переоборудованы кто в коммерческие крейсера, кто в войсковой транспорт. В их числе был и Океаник. Старший товарищ Олимпика стал одним из первых пассажирских лайнеров, призванных на войну – и первым, кто на ней погиб. Он патрулировал воды островов на северо-востоке Шотландии и, маневрируя, чтобы избежать атак подводных лодок, сел на мель. Снять его не удалось, и через три недели после крушения Океаник окончательно затонул во время шторма. Это случилось в начале сентября, всего через месяц после начала войны.
Гибель корабля осталась почти незамеченной людьми (кроме, конечно, его владельцев), но глубоко потрясла все пассажирские лайнеры. Ведь вот же, война только началась, а уже унесла жизнь одного из них. И в мирное время корабли садились на мели, но всем было ясно, что с Океаником не случилось бы этой беды, если бы ему не пришлось убегать от субмарин. Пароходы поняли, что опасность может угрожать каждому из них...
Олимпик был подавлен не меньше других. Он любил и уважал своего старшего друга, который не раз помогал ему мудрым советом и просто добрым словом, когда новый лайнер только вышел в море, да и потом тоже. Океаник поддержал Олимпика после гибели Титаника и на время модернизации заменил на линии. И вот его не стало...
Океаник был прав во всём. Он предвидел, что война начнётся, когда другие корабли и не думали о ней, а если думали, то отказывались верить. Олимпик даже теперь верил с трудом. Он всё ещё не мог понять, как это целые народы вдруг решили уничтожать друг друга. Такое чувство, думал Олимпик, что у них у всех разом помутился рассудок, может быть, так же, как два года назад у офицеров Титаника, когда они, не разбирая пути, вели корабль навстречу смертельному льду. Разница была только в том, что теперь число человеческих жертв могло быть таким, какого никогда не было ни в одном кораблекрушении.
Олимпик ни с кем не делился своими тягостными мыслями, даже с товарищами из Белой Звезды. Им тоже нелегко, думал лайнер, а если они ещё и узнают, в каком смятении пребывает их флагман, то вполне могут упасть духом. Так что Олимпик продолжал ходить в рейсы, как ни в чём не бывало, словно происходящее в мире совсем не пугало его.
Однако долго оставаться на линии ему не пришлось.
Однажды в октябре, когда лайнер готовился совершить очередной рейс из Нью-Йорка, пришло известие об активности германских подводных лодок у британского берега в том районе, где он должен был пройти. Более того, в сообщении говорилось, что враги подкарауливают там именно его, Олимпика.
Подводные лодки! Олимпик никогда ещё не видел эти странные корабли, которые удивительным образом плавали под водой, но уже много о них слышал. Он знал, что они очень малы, раз в пятьдесят меньше его самого, но страшно опасны. Невидимые под водой субмарины тихо и коварно подкрадывались к пароходам и стреляли по ним смертоносными торпедами. Даже тяжеловооружённые дредноуты оказывались беззащитными перед этими хитрыми лодками. Но Олимпик никогда и подумать не мог, что они захотят напасть на него, мирное пассажирское судно.
В первую минуту корабль почувствовал страх – не столько за себя, сколько за людей, которые должны были на нём плыть. Ведь это их хотели убить. А в Олимпика, как и в любой пассажирский лайнер, раньше киля была заложена мысль: безопасность людей прежде всего. Неудивительно, что теперь он испугался. Как ему быть, как защитить пассажиров от опасности?
На смену страху пришёл гнев. На нём должно было плыть много людей, среди них дети – совсем ещё маленькие, славные, никому не сделавшие зла. Да какими же надо быть негодяями, чтобы хотеть их убить?! Пусть даже война, пусть там кто угодно правит, но ведь должны же люди оставаться людьми! Неужели у тех, кто командует этими подлодками, нет своих детей, как они не понимают, что их гибель страшнее всего на свете? Неужели они сами не хотят просто жить, как можно отнимать жизнь у других?
«Я не отдам, – решил он, – никого из моих пассажиров. Буду плыть так быстро, что никакие подлодки не догонят. А если догонят и попадут в меня, буду держаться на плаву, насколько хватит сил. Как Титаник держался…»
Олимпик почувствовал облегчение, когда большая часть его пассажиров, узнав об угрозе нападения, отказалась от плавания. Разве в мирное время лайнер мог представить себе, что однажды будет так радоваться возвращённым билетам?
Пересекая Атлантику, он уже почти и не думал о подлодках, когда его радист принял с берега новую весть. Субмарины были, четвёрка их подстерегала Олимпика в Английском канале, чтобы погубить вместе со всеми, кто был у него на борту. Капитан Хэддок, который был мрачен с самого дня отплытия из Нью-Йорка, угрюмо выслушал это сообщение и спросил, что ему следует делать дальше. Он получил приказ изменить курс и, обогнув Ирландию с севера, отвести пароход в Белфаст.
Олимпик не знал, радоваться ему или огорчаться. С одной стороны, он был доволен, что теперь ему не придётся подвергать опасности жизни своих пассажиров. С другой стороны, было так досадно убегать от каких-то мелких подлых лодок. Да и что с ним будет дальше? Теперь, когда угроза стала явной, люди из Уайт Стар наверняка примут решение снять его с линии. И кто его знает, сколько придётся скучать на приколе?.. Люди говорят, что война скоро закончится. А если нет?..
«Зато, – вдруг вспомнил Олимпик и улыбнулся, – в Белфасте я увижу Гигантика... то есть Британика. Теперь-то уж наверняка!»
Он стал думать о младшем брате. Какой он? Похож ли на Титаника? Рад ли будет их встрече или вовсе её не ждёт? Про себя Олимпик уже решил, что будет любить Британика вне зависимости от того, какими окажутся ответы на эти вопросы. Всё-таки это был их с Титаником брат, корабль, построенный по тому же проекту, что и они, теми же людьми на той же верфи.
Двадцать седьмого октября Олимпик подошёл к острову Тори на севере Ирландии. Море здесь было неспокойно, по нему гуляли сердитые тёмные волны. Над ним низко склонялось суровое осеннее небо. Горизонт таял в туманной дымке.
Тревожную тишину прорезал радиосигнал, и Олимпик замер от страха, мгновенно его узнав. Услышав его однажды в страшную апрельскую ночь двенадцатого года, лайнер уже не мог его забыть никогда в жизни. Это был сигнал бедствия, отчаянный зов судна, с которым случилось несчастье.
Корабль тонул совсем недалеко от места, где находился Олимпик. Это был линкор королевского флота по имени Одейшес – Смелый. В то утро он направлялся на военные учения вместе со своей эскадрой. Их было семеро – Одейшес, три его старших брата и ещё три судна. Все они были могучие дредноуты с тяжёлым вооружением, гордые и отважные, готовые без страха встретить любого врага. Но враг напал, откуда они не ждали – из-под воды. Внезапно грохнул взрыв, и из-под левого борта Одейшес взметнулся столб воды. Корабль вскрикнул от неожиданности, а затем начал медленно крениться набок.
– Одейшес, что с тобой? – сурово, с едва заметной тревогой спросил Король Георг, старший брат раненого линкора.
– Не знаю, – ответил Одейшес. – Торпеда, наверное. Осторожно, держитесь подальше.
– Идти можешь?
– Пытаюсь.
– Давай. Может быть, на мель где-нибудь сядешь... Держись.
Линкоры сбавили ход, почти остановились в напряжённом молчании. Ни они сами, ни их команды не знали, что Одейшес налетел на мину и думали, что в него попала торпеда. Это означало, что вся эскадра в опасности. Подводная лодка, выпустившая снаряд, наверняка была близко, искала новую цель. Вскоре люди приняли решение увести корабли из опасной зоны. Король Георг пришёл в ужас, когда понял, что им придётся оставить брата в беде, но старался сохранять хладнокровие. Его же братья, Аякс и Центурион, открыто негодовали.
– Как же так? – воскликнул Аякс. – Как мы его бросим? Он же не доберётся до берега сам!
– На буксир, взять его на буксир нужно! – поддержал Центурион. – К чёрту подводные лодки! Нельзя уходить!
– Приказ есть приказ, – с ненавистью сказал Король Георг. – Против людей не попрёшь.
– Его не оставят, – попытался успокоить друзей линкор Орион. – Команда с ним. И эсминцы идут на помощь.
– Какие эсминцы?! – не выдержал его брат Громовержец. – Разве мелкие эсминцы дотащат Одейшес до берега?!
– Не беспокойтесь обо мне, – отозвался Одейшес. – Уходите. Я дойду сам. Доброго плавания, друзья!
Корабли покинули своего товарища, но на душе у них было тяжело. А Одейшес, борясь с заливающей его отсеки водой, двинулся к берегу. Вскоре, однако, стало понятно, что дойти он не сможет. Он постепенно погружался, ему становилось трудно двигаться. Через три часа после взрыва машинное отделение оказалось полностью затоплено, и Одейшес окончательно потерял ход. Теперь он мог надеяться только на то, что другой корабль отбуксирует его к берегу.
В это время на помощь линкору уже подошли двое: маленький крейсер и эсминец. Имя крейсера было Ливерпуль, в военном флоте его знали как смелого и надёжного товарища. Эсминца звали Фьюри – Ярость, и это имя она оправдывала полностью, несмотря на свои более чем скромные размеры.
– Да это смех один! – закричала она, едва завидев перед собой огромный линкор. – О чём думают люди? Мы с Ливером тебя не дотащим, даже если впряжёмся вдвоём!
Голос у Фьюри был хриплый, неприятный, но никакого смеха, о котором она говорила, в нём не было – эсминцу было ясно, что дело нешуточное.
Крейсер не выносил, когда его называли Ливером, но сейчас он был слишком встревожен, чтобы обращать на это внимание.
– Мы попытаемся, – сказал он. – Если люди решат, что надо, попытаемся.
– Люди – идиоты! – огрызнулась Фьюри.
– Эвакуируйте мою команду, – отозвался Одейшес. – Сейчас это главное.
Его недаром звали Смелым. Даже теперь, когда гибель казалась неминуемой, в его голосе не было страха.
Вдруг три военных судна увидели, что к ним с большой скоростью приближается пароход колоссальных размеров. Никакого вооружения у него на борту не было. Пассажирский лайнер.
– Это же Олимпик Уайт Стар, – узнал его Ливерпуль.
– Конечно, он, – усмехнулась Фьюри. – Другого такого верзилы во всей Англии не сыскать. Однако какого чёрта он забыл в этих водах? Жить надоело, что ли?
– Но это удача, что он здесь, – сказал крейсер. – Он нам поможет спасти людей. Олимпик! Доброго плавания тебе, лайнер!
Постепенно сбавляя ход, Олимпик остановился неподалёку от тонущего линкора. Он слышал, как общались по радио их капитаны, договариваясь о том, чтобы часть команды военного корабля взял на борт лайнер. Олимпик рад был помочь людям, но его мучил страх – неужели сам Одейшес должен будет погибнуть? Неужели ничем нельзя ему помочь, и он пойдёт ко дну, как когда-то Титаник?..
От линейного корабля уже отходили шлюпки, направляясь к Олимпику и Ливерпулю. И тут капитан Хэддок снова вызвал Одейшес на связь.
– Мы можем взять на буксир ваш корабль, – сказал он Сесилу Дампьеру, капитану линкора. – Олимпик большое и мощное судно, думаю, он справится.
– Капитан, я справлюсь! – воскликнул Олимпик, забыв о том, что Хэддок не мог его услышать. – Давайте сделаем это!
– Ясное дело, он справится, – подтвердил Ливерпуль: он тоже слышал в эфире разговор двух капитанов. – Одейшес, слышишь? Лайнер доведёт тебя до берега.
– Я слышу... – не сразу ответил Одейшес. – Олимпик, спасибо тебе... друг.
Голос его прерывался. Он начал терять сознание. С каждой тонной воды в него неумолимо проникала смерть.
– Дело сквернее некуда, – помрачнела Фьюри. – Олимпик, давай же быстрее!
Искусно маневрируя, капитан Хэддок подвёл свой пароход к линкору так близко, как только было возможно. И тут Одейшес посмотрел прямо на Олимпика. Тот даже вздрогнул. В темнеющем взгляде тонущего судна смешались смерть и отчаянная жажда жизни, и решимость бороться за неё до конца, и мольба о помощи, и надежда. Он не хотел умирать, этот отважный боевой корабль, и Олимпик почувствовал, что должен спасти его во что бы то ни стало.
Проворная Фьюри в два счёта протянула между линкором и Олимпиком прочные тросы. Команды эсминца и лайнера работали чётко и слаженно. Им помогали немногие оставшиеся на борту Одейшеса моряки. Они тоже стремились сохранить своё судно, не хотели отдавать его холодной глубине.
Олимпик двинулся к берегу, таща за собой неуправляемый и почти бесчувственный линкор. Лайнеру было трудно. Дредноут, глубоко осевший в воде, был слишком тяжёл даже для него. К тому же погода совсем испортилась. Разыгрался шторм, и вода стала проникать в корпус Одейшеса быстрее. Натянутые до предела буксировочные тросы гудели от порывов ветра. Но Олимпик продолжал идти и идти вперёд. «Одейшес, друг, держись, – думал он. – Берег недалеко. Мы дойдём. Только ты держись».
– Всё будет хорошо, они дойдут, – повторял Ливерпуль: вместе с Фьюри крейсер шёл рядом с линкором, взволнованно наблюдая за ним и Олимпиком. – Какой молодец этот лайнер! Он обязательно справится, выдержали бы тросы...
Но тросы не выдержали. Лопнул один, за ним моментально и все остальные.
– А-а-а, проклятье! – выкрикнула Фьюри с отчаянием и яростью.
Одейшес, лишившись поддержки, стал погружаться в воду быстрее. Он тонул на глазах. Олимпик, неожиданно освобождённый от груза, по инерции резко двинулся вперёд и, прежде чем его команда смогла что-нибудь предпринять, оказался довольно далеко от Одейшеса.
– Я попробую ещё раз! – крикнул лайнер. – Сейчас вернусь и попробую!
Но не так-то просто было кораблю его размеров быстро выполнить маневр, чтобы вернуться к линкору. А времени не оставалось, это понимали и люди, и корабли. И тогда к Одейшесу решительно двинулся Ливерпуль.
– Фьюри, – произнёс крейсер. – Давай, живо тяни тросы. Я попытаюсь.
Фьюри подумала, что это безумие, что Ливерпуль, в четыре раза более лёгкий, чем Одейшес, никогда не сможет вытащить линкор. Однако она не сказала этого вслух и молча помогла крейсеру взять тонущий корабль на буксир.
Крейсер тяжело тронулся с места. Олимпик смотрел на него с удивлением и почти с ужасом. Маленький Ливерпуль боролся отчаянно, с явной решимостью совершить невозможное. Он двигался к берегу медленно, очень медленно, но уверенно. И у кораблей снова вспыхнула надежда, что всё обойдётся, что им удастся спасти своего товарища. Но и на этот раз подвели тросы. Каким-то непостижимым образом они запутались в винтах крейсера, и острые лопасти перерубили их.
– Ливер! – закричала Фьюри. – Давай ещё раз!
Но и третья попытка буксировать Одейшес оказалась неудачной.
Начинало смеркаться, когда люди поняли, что придётся оставить линкор. Он утонул уже до кормовой надстройки, и дольше находиться на нём было опасно. Капитан Дампьер приказал оставшимся на борту членам команды садиться в шлюпки. Сам он покинул корабль последним.
Олимпик, Ливерпуль и Фьюри понимали, что люди теперь должны были думать о себе. И всё же они с отчаянием смотрели, как шлюпки всё больше отдаляются от гибнущего Одейшеса, оставляя его наедине с глубиной и смертью.
– Одейшес! – крикнул ему крейсер. – Друг, прости...
– Бесполезно, – хрипло отозвалась Фьюри. – Он уже не слышит.
– Прости, – повторил Ливерпуль, по-прежнему глядя на линкор, – и доброго тебе плавания в иных водах, где не нужны твои пушки, где никто никого не убьёт, ибо нет смерти.
Олимпик вздрогнул: крейсер говорил о Последнем Море. Он знал...
Наконец люди с Одейшеса поднялись на борт Ливерпуля, и корабли двинулись прочь от места трагедии. Они отошли уже довольно далеко, когда на линкоре прогремел взрыв. Он был такой неимоверной силы, что разметал обломки несчастного Одейшеса более чем на семьсот метров, ударив по крейсеру, который был к нему ближе всех. На какой-то миг корабли просто оцепенели, не в силах произнести ни слова. Первым опомнился Олимпик.
– Ливерпуль, ты цел? – в тревоге спросил он крейсер. Ответа не последовало. Тут уж Фьюри взбесилась не на шутку.
– Ливер, какого чёрта ты молчишь?! – заорала она. – Не слышишь, что ли?! Скажи что-нибудь, только не то, что тоже собираешься идти ко дну, болван ты этакий!
– Я цел, не кричи, – наконец отозвался Ливерпуль и тихо добавил: – Матроса моего убило осколком.
Путь продолжали в молчании.
– Ты не болтай о том, что тут было, – вдруг сказала Олимпику Фьюри. – Кто знает, что решит Адмиралтейство. Может быть, захотят, чтоб его считали живым до конца войны.
– Верно, – согласился Ливерпуль. – Первый раз на войне погиб дредноут. Если об этом узнают, это может подорвать веру в мощь этих кораблей и ослабить боевой дух во флоте.
– Я понимаю, – глухо ответил Олимпик. – Я буду молчать.
– Но с братьями его поговорить надо, – печально произнёс крейсер.
– Ты и говори, – ответила Фьюри. – Не умею я о таких вещах, сам знаешь...
– У него есть братья? – потрясённо спросил Олимпик.
– Трое. Он был четвёртым, младшим из них.
Олимпик молчал. Двигался вперёд, не сбавляя скорости. Горизонт перед ним почему-то вдруг стал мутнеть и расплываться...
– А ты молодец, лайнер, – сказал Ливерпуль, сумрачно взглянув на него. – У тебя смелая душа. В битве я бы спокойно на тебя положился. Жаль, что ты не боевой корабль.
– Дурак ты, Ливер, – тихо произнесла Фьюри. – Хорошо, что он не боевой...
Олимпику пришлось зайти на стоянку военных кораблей в заливе Лох-Суилли, чтобы высадить моряков с Одейшеса. Там его задержали на несколько дней. Оказалось, что Ливерпуль и Фьюри были правы. Офицеры в Адмиралтействе решили сохранить гибель дредноута в тайне и не отпускали лайнер в плавание до тех пор, пока не убедились, что его пассажиры и команда будут молчать о происшествии.
Только второго ноября Олимпику позволили продолжить путь. Он отправился в Белфаст, где его пассажиры, совершенно измотанные долгим плаванием и событиями последних дней, наконец-то смогли сойти на берег. Здесь, на твёрдой земле, они были дома. А Олимпик отправился на верфь, откуда начался и куда раз за разом возвращался его путь.
Вот и она – тихая гавань, где нет ни мин, ни подводных лодок, ни других ужасов войны.
Что за корабль стоит там у берега?.. Олимпик заскользил по воде медленнее, чувствуя, как замирает и его душа. Он ждал этой встречи, и всё же был ошеломлён – так внезапно возник перед ним этот корабль, юный и прекрасный, удивительно похожий на погибшего Титаника.
Братик...
@темы: Путь корабля
-
-
19.12.2011 в 16:36-
-
19.12.2011 в 16:55