Сибирский тихоход
Глава вторая
Спуск Олимпика на воду назначили на 20 октября, и на верфи усиленно готовились к этому событию. На церемонии должны были присутствовать лорд-мэр Белфаста, лорд Пирри, председатель «Харланд энд Вольф» и один из конструкторов нового парохода, и лорд Исмей, председатель «Уайт Стар Лайн», пароходной компании, которой, как знал Олимпик, предстояло определить его путь по морям. Неудивительно, что корабль страшно волновался, так что в последние дни перед спуском даже не мог разговаривать с Титаником. А тот наблюдал, как люди возятся с его братом, и просто с ума сходил от любопытства. Стоило Томасу Эндрюсу неосторожно появиться слишком близко от младшего парохода, как тот засыпал конструктора десятком вопросов.
читать дальше– А почему серый цвет? – спрашивал Титаник, наблюдая, как красят Олимпика.
– А чтобы на фотографиях лучше получался. Помилуй, мне некогда ещё и объяснять тебе, что такое фотография!
– Да я знаю... А масла столько зачем?
– А потому что ног у твоего брата по проекту не было, и со стапеля он сам не спрыгнет, – немного сердито объяснял Эндрюс. – А так соскользнёт – любо-дорого смотреть.
– Насчёт ног, – это вы не учли, конечно, – серьёзно сказал Титаник, – может, мне ещё не поздно сделать?
Но, представив себе пароход с ногами, Эндрюс прыснул со смеху и вынужден был отбежать в сторону, где другие люди не могли увидеть его беспричинное веселье.
Посмотреть на спуск собрался, казалось, весь город. Тысячи глаз с радостью и волнением наблюдали, как огромный корабль медленно и очень торжественно двинулся с места и начал приближаться к воде. Но взгляды эти больше не смущали пароход, как в первый день его жизни. Он и подумать теперь не мог, что с ним что-то не так. Всё было так, как нужно – Олимпик знал.
Лишь одни глаза чем-то неприятным царапнули душу корабля, и это были глаза Брюса Исмея. Хотя Олимпик и не понимал, что в этом взгляде было нехорошего. Восторг в нём горел не меньший, а едва ли не больший, чем у всех собравшихся на верфи.
Впрочем, секунду спустя пароход уже не думал об Исмее, полностью сосредоточившись на спуске. Его скольжение к воде продолжалось, как показалось Олимпику, тягуче долго, на самом же деле ему понадобилось чуть больше минуты, чтобы съехать со стапеля вперёд кормой. На ней были отчётливо видны красивые буквы:
Весь берег закричал «ура!», взлетевшее, казалось, до самого солнца. Люди радовались, восхищались великолепным пароходом, в создание которого было вложено столько труда. Газетчики уже вовсю строчили в блокнотах и делали фотоснимки, работники верфи жали друг другу руки, а Брюс Исмей сказал лорду Пирри.
– Он великолепен! Не удивлюсь, если он обгонит «Мавританию».
А Олимпик уже скользил по воде, ошеломлённый не столько восторженными криками людей, сколько этим изумительным, впервые изведанным чувством движения. Он чувствовал себя очень лёгким, а не тяжёлым, как на земле. Вода была мягкой и упругой, она поддерживала корабль снизу, послушно расступалась перед носом и тянулась следом за кормой. Её сверкающая гладь впереди обещала бесконечную свободу.
– Поздравляю! Ты счастливый, брат! – воскликнул Титаник, в его голосе звучала радость, к которой неуловимо примешивалась зависть.
Но первое плавание длилось недолго. Для Олимпика началось время достройки и отделки. Его оснастили винтами, появились четыре трубы. С ними корабль стал выглядеть ещё более величественно. Винты порадовали Олимпика, пароход знал, что они дадут ему то, чего он желал больше всего на свете – скорость. А вот когда началась отделка внутренних помещений корабля, он первое время был немало озадачен.
Люди действительно решили сделать Олимпик не только самым большим, но и самым роскошным лайнером в море. Постепенно его внутреннее пространство отделывали красивыми материалами, заполняли дорогой мебелью и другими вещами. А он искренне недоумевал, для чего это. Ни скорость, ни маневренность от всего этого блеска не увеличивались, прочность корпуса тоже не прибавлялась. Особенно удивлялся Олимпик первому классу – здесь ненужного, как ему казалось, было больше всего.
На самом же деле люди продумали до мелочей все интерьеры нового лайнера. Они были изящны и даже в первом классе выглядели роскошно, но без излишеств. И Олимпик постепенно понял, что красота нужна пассажирам не меньше, чем скорость, что она их радует и делает пребывание на его борту лёгким и приятным. С тех пор корабль и сам полюбил красивые вещи, созданные людьми, и стал воспринимать их такой же неотъемлемой частью себя, как винты и паровые турбины.
Больше всего Олимпику нравилась парадная лестница в первом классе, может быть, потому что и людей эта деталь его интерьера особенно восхищала. Она была отделана дубом и выглядела очень солидно. В то же время ажурные перила и светлый купол, венчавший лестницу, придавали ей лёгкость. Стену над одной из площадок украшали часы, которые Олимпик очень любил. Две крылатые женские фигуры в длинных свободных одеждах стояли по обе стороны круглого циферблата, слегка опираясь на него. Они смотрели друг на друга. Женщина слева держала в руках доску, на которой что-то писала. В руке её подруги, стоявшей справа, был длинный пальмовый лист. Олимпик знал, что имена этих женщин – Честь и Слава, но смысл, заложенный в барельефе, как и смысл этих слов, стал ему понятен гораздо позднее.
Пока люди творили чудеса с Олимпиком, его младший брат тихо скучал. Хотя Титанику грех было жаловаться, потому что интересного и в его жизни происходило немало. Его постройка продолжалась, вокруг всё время были рабочие, у которых постоянно что-нибудь случалось – то весёлое и забавное, то, наоборот, грустное. А ещё они рассказывали удивительные истории о том, что происходило далеко от верфи в Белфасте, в большом и шумном мире. Но Титаник слушал рассеянно. Ему казалось, что рабочие слишком много говорят о земле и слишком мало об океане. Он понимал, что дом для людей – надёжная, твёрдая суша и что в море они отправляются лишь для того, чтоб в конце концов достичь другого берега. Но сам он был рождён для плавания и задумываться о чём-то ином ему не хотелось.
Вскоре после того, как Олимпик спустили на воду, с Титаником произошёл необычный случай.
Была ночь. На верфи почти не оставалось людей. Стояла тишина, мягкая, навевающая сон. Но спать Титанику не хотелось. Корабли вообще спят редко, а большие трансатлантические лайнеры особенно. Пароход слушал шорох волн за кормой и думал о завтрашнем дне, который, увы, обещал ничем не отличаться от сегодняшнего и вчерашнего.
«Когда уже спустят на воду и меня?», – наверное, в сотый раз грустно подумал Титаник, и вдруг услышал чьи-то шаги в темноте.
«Кто бы это мог быть?» – удивился корабль.
– Вот, мы пришли... Так, здесь осторожно, – услышал он знакомый голос. А затем на площадку перед стапелями, неярко освещённую фонарями, вышли двое: Томас Эндрюс и молодая женщина, которую он бережно держал под руку.
– Мистер Эндрюс! – воскликнул Титаник. – Что вы здесь делаете в этот час? И кто с вами?
– Вот и он, – сказал Эндрюс женщине с улыбкой, протянув руку к кораблю, и добавил, обращаясь уже к нему, – Титаник, это моя жена Хелен.
Титаник смотрел на Хелен с интересом. Он и раньше видел женщин на верфи, хоть и немного, но миссис Эндрюс не походила ни на кого из них. Она была красива, но больше красоты привлекал мягкий, тёплый свет, которым словно лучилась её фигура. Женщина стояла, положив руку на живот, большой и круглый, и сама как будто вся закруглялась, всё в ней было плавно, гармонично и необыкновенно.
– Ох, Том, какой же он огромный, невероятно! – в изумлении вскричала Хелен, глядя на Титаник снизу вверх. – Я не думала, что он такой огромный!
– Я ведь тебе рассказывал, – улыбнулся Эндрюс.
– Конечно, да... и всё-таки я даже представить себе не могла!
– Он тебе нравится?
– Господи, Том, конечно! Как ты можешь спрашивать? Ведь он же потрясающий!.. в мире больше нет ничего подобного!
– Так улыбнись же ему! Он улыбается тебе.
Титаник действительно улыбался, глядя на маленькую женщину, которая так им восхищалась. Но Хелен видеть этого не могла.
– Улыбается? – спросила она, удивлённо взглянув на мужа.
– Конечно.
В глазах женщины мелькнули смешинки, она снова посмотрела на корабль и с улыбкой помахала ему рукой.
– У вас чудесная жена, мистер Эндрюс, – сказал Титаник, чувствуя себя очень польщённым.
– Да, это правда, – кивнул его конструктор и ласково обнял жену.
– Что правда? – спросила Хелен, взглянув на него – ведь слышать слова Титаника она тоже не могла.
– Что ты настоящее чудо.
– Это тоже корабль сказал? – миссис Эндрюс рассмеялась и оттолкнула мужа от себя. – Том, ты выдумщик!
Он бросил на пароход быстрый лукавый взгляд и ответил жене:
– Может быть. Иначе я бы не мог принять участие в постройке такого корабля, как ты думаешь?
– Да, – сказала она торжественно. – Ты должен им гордиться. А я тобой.
И добавила чуть тише:
– Я люблю тебя.
Без единого слова Эндрюс снова привлёк её к себе и поцеловал. Титаник замер, не понимая, но чувствуя, что происходит что-то необычное и хорошее, и отчего-то впервые в жизни показался сам себе не таким уж и большим.
Он не рассказал об этой встрече никому на свете, даже Олимпику.
А очень скоро после той ночи, в ноябре 1910 года родилась на свет маленькая Элизабет Эндрюс – дочь Хелен и Томаса.
Семейство Эндрюс: Томас, Хелен и Элизабет.
Спуск Олимпика на воду назначили на 20 октября, и на верфи усиленно готовились к этому событию. На церемонии должны были присутствовать лорд-мэр Белфаста, лорд Пирри, председатель «Харланд энд Вольф» и один из конструкторов нового парохода, и лорд Исмей, председатель «Уайт Стар Лайн», пароходной компании, которой, как знал Олимпик, предстояло определить его путь по морям. Неудивительно, что корабль страшно волновался, так что в последние дни перед спуском даже не мог разговаривать с Титаником. А тот наблюдал, как люди возятся с его братом, и просто с ума сходил от любопытства. Стоило Томасу Эндрюсу неосторожно появиться слишком близко от младшего парохода, как тот засыпал конструктора десятком вопросов.
читать дальше– А почему серый цвет? – спрашивал Титаник, наблюдая, как красят Олимпика.
– А чтобы на фотографиях лучше получался. Помилуй, мне некогда ещё и объяснять тебе, что такое фотография!
– Да я знаю... А масла столько зачем?
– А потому что ног у твоего брата по проекту не было, и со стапеля он сам не спрыгнет, – немного сердито объяснял Эндрюс. – А так соскользнёт – любо-дорого смотреть.
– Насчёт ног, – это вы не учли, конечно, – серьёзно сказал Титаник, – может, мне ещё не поздно сделать?
Но, представив себе пароход с ногами, Эндрюс прыснул со смеху и вынужден был отбежать в сторону, где другие люди не могли увидеть его беспричинное веселье.
Посмотреть на спуск собрался, казалось, весь город. Тысячи глаз с радостью и волнением наблюдали, как огромный корабль медленно и очень торжественно двинулся с места и начал приближаться к воде. Но взгляды эти больше не смущали пароход, как в первый день его жизни. Он и подумать теперь не мог, что с ним что-то не так. Всё было так, как нужно – Олимпик знал.
Лишь одни глаза чем-то неприятным царапнули душу корабля, и это были глаза Брюса Исмея. Хотя Олимпик и не понимал, что в этом взгляде было нехорошего. Восторг в нём горел не меньший, а едва ли не больший, чем у всех собравшихся на верфи.
Впрочем, секунду спустя пароход уже не думал об Исмее, полностью сосредоточившись на спуске. Его скольжение к воде продолжалось, как показалось Олимпику, тягуче долго, на самом же деле ему понадобилось чуть больше минуты, чтобы съехать со стапеля вперёд кормой. На ней были отчётливо видны красивые буквы:
Олимпик
Ливерпуль
Ливерпуль
Весь берег закричал «ура!», взлетевшее, казалось, до самого солнца. Люди радовались, восхищались великолепным пароходом, в создание которого было вложено столько труда. Газетчики уже вовсю строчили в блокнотах и делали фотоснимки, работники верфи жали друг другу руки, а Брюс Исмей сказал лорду Пирри.
– Он великолепен! Не удивлюсь, если он обгонит «Мавританию».
А Олимпик уже скользил по воде, ошеломлённый не столько восторженными криками людей, сколько этим изумительным, впервые изведанным чувством движения. Он чувствовал себя очень лёгким, а не тяжёлым, как на земле. Вода была мягкой и упругой, она поддерживала корабль снизу, послушно расступалась перед носом и тянулась следом за кормой. Её сверкающая гладь впереди обещала бесконечную свободу.
– Поздравляю! Ты счастливый, брат! – воскликнул Титаник, в его голосе звучала радость, к которой неуловимо примешивалась зависть.
Но первое плавание длилось недолго. Для Олимпика началось время достройки и отделки. Его оснастили винтами, появились четыре трубы. С ними корабль стал выглядеть ещё более величественно. Винты порадовали Олимпика, пароход знал, что они дадут ему то, чего он желал больше всего на свете – скорость. А вот когда началась отделка внутренних помещений корабля, он первое время был немало озадачен.
Люди действительно решили сделать Олимпик не только самым большим, но и самым роскошным лайнером в море. Постепенно его внутреннее пространство отделывали красивыми материалами, заполняли дорогой мебелью и другими вещами. А он искренне недоумевал, для чего это. Ни скорость, ни маневренность от всего этого блеска не увеличивались, прочность корпуса тоже не прибавлялась. Особенно удивлялся Олимпик первому классу – здесь ненужного, как ему казалось, было больше всего.
На самом же деле люди продумали до мелочей все интерьеры нового лайнера. Они были изящны и даже в первом классе выглядели роскошно, но без излишеств. И Олимпик постепенно понял, что красота нужна пассажирам не меньше, чем скорость, что она их радует и делает пребывание на его борту лёгким и приятным. С тех пор корабль и сам полюбил красивые вещи, созданные людьми, и стал воспринимать их такой же неотъемлемой частью себя, как винты и паровые турбины.
Больше всего Олимпику нравилась парадная лестница в первом классе, может быть, потому что и людей эта деталь его интерьера особенно восхищала. Она была отделана дубом и выглядела очень солидно. В то же время ажурные перила и светлый купол, венчавший лестницу, придавали ей лёгкость. Стену над одной из площадок украшали часы, которые Олимпик очень любил. Две крылатые женские фигуры в длинных свободных одеждах стояли по обе стороны круглого циферблата, слегка опираясь на него. Они смотрели друг на друга. Женщина слева держала в руках доску, на которой что-то писала. В руке её подруги, стоявшей справа, был длинный пальмовый лист. Олимпик знал, что имена этих женщин – Честь и Слава, но смысл, заложенный в барельефе, как и смысл этих слов, стал ему понятен гораздо позднее.
Пока люди творили чудеса с Олимпиком, его младший брат тихо скучал. Хотя Титанику грех было жаловаться, потому что интересного и в его жизни происходило немало. Его постройка продолжалась, вокруг всё время были рабочие, у которых постоянно что-нибудь случалось – то весёлое и забавное, то, наоборот, грустное. А ещё они рассказывали удивительные истории о том, что происходило далеко от верфи в Белфасте, в большом и шумном мире. Но Титаник слушал рассеянно. Ему казалось, что рабочие слишком много говорят о земле и слишком мало об океане. Он понимал, что дом для людей – надёжная, твёрдая суша и что в море они отправляются лишь для того, чтоб в конце концов достичь другого берега. Но сам он был рождён для плавания и задумываться о чём-то ином ему не хотелось.
Вскоре после того, как Олимпик спустили на воду, с Титаником произошёл необычный случай.
Была ночь. На верфи почти не оставалось людей. Стояла тишина, мягкая, навевающая сон. Но спать Титанику не хотелось. Корабли вообще спят редко, а большие трансатлантические лайнеры особенно. Пароход слушал шорох волн за кормой и думал о завтрашнем дне, который, увы, обещал ничем не отличаться от сегодняшнего и вчерашнего.
«Когда уже спустят на воду и меня?», – наверное, в сотый раз грустно подумал Титаник, и вдруг услышал чьи-то шаги в темноте.
«Кто бы это мог быть?» – удивился корабль.
– Вот, мы пришли... Так, здесь осторожно, – услышал он знакомый голос. А затем на площадку перед стапелями, неярко освещённую фонарями, вышли двое: Томас Эндрюс и молодая женщина, которую он бережно держал под руку.
– Мистер Эндрюс! – воскликнул Титаник. – Что вы здесь делаете в этот час? И кто с вами?
– Вот и он, – сказал Эндрюс женщине с улыбкой, протянув руку к кораблю, и добавил, обращаясь уже к нему, – Титаник, это моя жена Хелен.
Титаник смотрел на Хелен с интересом. Он и раньше видел женщин на верфи, хоть и немного, но миссис Эндрюс не походила ни на кого из них. Она была красива, но больше красоты привлекал мягкий, тёплый свет, которым словно лучилась её фигура. Женщина стояла, положив руку на живот, большой и круглый, и сама как будто вся закруглялась, всё в ней было плавно, гармонично и необыкновенно.
– Ох, Том, какой же он огромный, невероятно! – в изумлении вскричала Хелен, глядя на Титаник снизу вверх. – Я не думала, что он такой огромный!
– Я ведь тебе рассказывал, – улыбнулся Эндрюс.
– Конечно, да... и всё-таки я даже представить себе не могла!
– Он тебе нравится?
– Господи, Том, конечно! Как ты можешь спрашивать? Ведь он же потрясающий!.. в мире больше нет ничего подобного!
– Так улыбнись же ему! Он улыбается тебе.
Титаник действительно улыбался, глядя на маленькую женщину, которая так им восхищалась. Но Хелен видеть этого не могла.
– Улыбается? – спросила она, удивлённо взглянув на мужа.
– Конечно.
В глазах женщины мелькнули смешинки, она снова посмотрела на корабль и с улыбкой помахала ему рукой.
– У вас чудесная жена, мистер Эндрюс, – сказал Титаник, чувствуя себя очень польщённым.
– Да, это правда, – кивнул его конструктор и ласково обнял жену.
– Что правда? – спросила Хелен, взглянув на него – ведь слышать слова Титаника она тоже не могла.
– Что ты настоящее чудо.
– Это тоже корабль сказал? – миссис Эндрюс рассмеялась и оттолкнула мужа от себя. – Том, ты выдумщик!
Он бросил на пароход быстрый лукавый взгляд и ответил жене:
– Может быть. Иначе я бы не мог принять участие в постройке такого корабля, как ты думаешь?
– Да, – сказала она торжественно. – Ты должен им гордиться. А я тобой.
И добавила чуть тише:
– Я люблю тебя.
Без единого слова Эндрюс снова привлёк её к себе и поцеловал. Титаник замер, не понимая, но чувствуя, что происходит что-то необычное и хорошее, и отчего-то впервые в жизни показался сам себе не таким уж и большим.
Он не рассказал об этой встрече никому на свете, даже Олимпику.
А очень скоро после той ночи, в ноябре 1910 года родилась на свет маленькая Элизабет Эндрюс – дочь Хелен и Томаса.
Семейство Эндрюс: Томас, Хелен и Элизабет.
@темы: Путь корабля
-
-
26.06.2011 в 07:52Вспомнила мультик, который видела в детстве - там был параходик, который выпрыгивал из воды и болтал ногами, которые у него таки были ) Только я не помню, что это был за мультик.
-
-
26.06.2011 в 08:47Мульфильм это был «Катерок» — тот, в котором песенка про «Чунгу-Чангу». Только это у него были не то, чтоб совсем ноги, а гребной винт в роли оных.
Что касается Титаника, то я сейчас пишу рассказ, в котором ему таки довелось поболтать ногами.
-
-
26.06.2011 в 13:43Олимпик -- солнце... А Титаник -- солнышко
Насчёт поболтать ногами -- это да
-
-
26.06.2011 в 14:51Завершающий эпизод меня беспокоил больше всего. Его хотелось хорошо написать.