Живущие, чтобы светить, глава 1

[HMS Almira]

Начинаю публиковать новую корабельную повесть. Вдохновлена она неким корабликом, мимо которого прохожу почти каждый день по дороге на работу. Он же -- главный герой повести.

Вот здесь можно на него посмотреть:
img-fotki.yandex.ru/get/4412/109358225.5/0_bf6f...

Живущие, чтобы светить

Глава 1

Он стоял у высокой набережной -- небольшой корабль с двумя мачтами и маячной башней, выкрашенный в ярко-красный цвет. Перед ним канал пересекал мост с бронзовыми львами, держащими щиты. Справа, на другой стороне канала тянулись жилые дома из коричневого кирпича, перед ними -- высаженные в ряд липы, уже наполовину облетевшие. Он знал, что теперь ему придётся созерцать этот вид всю оставшуюся жизнь, ведь его здесь поставили на вечном приколе. Более того, с него сняли силовую установку, перестроили ходовую рубку и трюм, превратив его в ресторан.

Он досадовал, что так получилось. Море было маняще близко. Корабль слышал его зов в криках чаек, ощущал его дыхание в порывах свежего влажного ветра. Он так хотел снова выйти в море! Или хотя бы пройти по Новому Маасу. Но он не мог даже сдвинуться с места. Он, тосковавший о плавании, вынужден был слушать обыденные разговоры людей, приходивших к нему поесть и хорошо провести время. И что ещё хуже, он ни для кого не светил. Его маяк никому не был нужен.

Но в один прекрасный день всё изменилось.

Вообще-то прекрасным тот день назвать было трудно. Погода стояла пасмурная, то и дело моросил дождь, оставлявший мелкие капельки на палубе. И настроение у корабля было под стать погоде. "Лучше бы меня разобрали на металл, чем так", -- в который раз подумал он. Знать, что море рядом и не иметь возможности выйти туда, ощутить мягкие и сильные прикосновения волн, обнимающих корпус, -- это было невыносимо. Поэтому корабль снова крепко захандрил.

И тут появилась она.

То, что это не совсем обычная посетительница, корабль понял сразу. Не обратив внимания на застеклённый стенд с меню возле входных ворот, она сразу же пробежала по металлическим мосткам, перекинутым с набережной к нему на борт, и оказалась на палубе.

Корабль заинтересованно посмотрел на неё. Девушка, даже скорее подросток, невысокая и тоненькая. Коротко стриженые пепельные волосы, живое улыбчивое лицо с весело поблескивающими серо-голубыми глазами. Одета совсем не по погоде -- в коротких шортиках и майке-топ, а обуви на ней не было вообще. На шее её трепетал развеваемый ветром красно-белый платок.

Пробежав босыми ногами по палубе между расставленных перед рубкой столов и стульев, она забралась по металлическим ступенькам на нос, посмотрела вперёд, на мост со львами, а потом повернулась к мосту спиной и облокотившись о борт, начала разглядывать маячную башню корабля.

-- Тинто, -- прочла она вслух название под фонарным помещением маяка. Так назывался расположенный в корабле ресторан.

-- Дурацкое имя, -- по привычке пробурчал корабль, зная, что человек навряд ли сможет его услышать. Но девушка услышала. Она посмотрела на него снизу вверх, улыбаясь:

-- Почему дурацкое? По-моему, хорошее.

-- Не вижу в нём ничего хорошего, -- возразил корабль, про себя удивляясь, что эта девушка слышит его. Впрочем, он знал, что есть люди, умеющие говорить с кораблями, но таких людей было немного, а ему они и не попадались вовсе.

-- А у тебя раньше было имя лучше? -- поинтересовалась девушка.

-- Раньше у меня был только номер. Одиннадцать, -- ответил корабль. -- Плавучий маяк Тринити Хаус номер одиннадцать, вот так меня называли.

Вообще-то он немного слукавил. Когда его отбуксировали в Голландию, ему дали имя -- Брейвертин. По названию судоходного участка Северного моря. Но это имя он не любил, потому что уже тогда знал: из плавучего маяка ему придётся переквалифицироваться в плавучий ресторан и до конца жизни заниматься нелюбимой работой.

-- Только номер -- это скучно, -- проговорила девушка с сочувствием в голосе. А корабль размышлял, что сегодняшний день не так уж плох. Не каждому повезёт встретить человека, умеющего говорить с кораблями.

-- А можно я буду звать тебя Тинто? -- спросила она и улыбнулась такой обезоруживающей улыбкой, что отказать в её просьбе было крайне затруднительно. -- К тому же имя тебе идёт. "Тинто" -- по-испански "красный". А у тебя корпус красного цвета.

-- Ну хорошо, Тинто так Тинто, -- согласился корабль. Девушка соскочила с уступа на носу, откуда смотрела на его маячную башню, пробежала по палубе и по вертикальному трапу на стене поднялась на верх ходовой рубки, проигнорировав табличку "Посторонним вход воспрещён".

-- Э-э... Сюда вообще-то нельзя, -- заметил корабль и тут же поправился: -- Нет, я не возражаю, но хозяева ресторана не разрешают.

-- Они всё равно не видят, -- беззаботно отозвалась девушка и задрав голову вверх, посмотрела на маячную башню: -- Тинто, а можно подняться к тебе на маяк?

Вообще-то в маячную башню он не любил пускать посторонних, но серо-голубые глаза девушки смотрели так приветливо и тепло, и улыбка у неё была такая хорошая, что он согласился:

-- Поднимись. Только там закрыто.

И снова он немного схитрил. Он вполне мог открыть вход на маяк, но то ли ему захотелось слегка повредничать, то ли просто стало интересно, как его гостья поведёт себя в этом случае. Но девушка, как ни в чём не бывало, легко взбежала босыми ногами по металлической лесенке, ведущей к фонарному помещению, и коснулась люка. И -- Тинто этого никак не ожидал -- люк сам открылся от прикосновения маленькой тёплой ладони.

Девушка сначала просунула голову через люк, оглядываясь, потом забралась внутрь. "Только ничего не трогай", -- хотел сказать корабль, но почему-то не стал.

-- Ух ты... -- восхищённо прошептала девушка, медленно обходя вокруг фонаря из четырёх светильников с параболическими зеркалами. -- Ты самый настоящий маяк... Здорово! Всегда хотела познакомиться с кораблём-маяком!

Трогать она ничего не стала, посмотрела только и выбралась наружу, закрыв за собой люк. Спустившись, она присела на край ходовой рубки, свесила ноги вниз и облокотилась о металлические перила. Тем временем внизу на палубе за столик села молодая пара. К ним подошёл официант и приветливо улыбаясь, подал меню. Тинто хотел напомнить девушке, что если её увидят наверху, то ей наверняка попадёт, но снова почему-то не стал.

Тем временем в разрывах туч показался кусочек ярко-голубого неба. Девушка посмотрела на небо, и Тинто заметил, что глаза у неё такие же ярко-голубые. И тут до него наконец дошло.

-- Ты ведь не человек, да? -- спросил он.

-- Ага, -- весело кивнула девушка. -- Я самолёт. Вообще-то я стою в музее. Но одновременно летаю, где хочу. А если хочу спуститься на землю, то превращаюсь в человека, вот. -- Она посмотрела вниз на палубу корабля, где официант вышел с двумя бокалами вина на круглом подносе, и добавила: -- Не беспокойся, меня не видят.

-- А как тебя зовут? -- спросил Тинто. Девушка улыбнулась:

-- Солейль. А если коротко -- Соль.

-- Тебя так назвали люди?

-- Не-а. У меня тоже был только номер. Имя я придумала сама. "Солейль" означает "солнечная". А я люблю солнце.

-- Похоже, солнце тоже тебя любит, -- заметил корабль. -- Смотри, проясняется.

Действительно, ветер постепенно разгонял тучи. Тут и там уже голубело осеннее небо. Солнечные лучи ласково тронули борт Тинто и рассыпались сверкающими бликами на поверхности воды. И корабль почувствовал, что настроение у него становится таким же искрящимся и солнечным.

Солейль легла на спину, закинув руки за голову. Она смотрела в небо, беззаботно улыбаясь. А Тинто размышлял о том, как бы продолжить разговор. Он не нашёл ничего лучшего, как пожаловаться на жизнь, снова испортив себе настроение:

-- Хорошо, что ты летаешь... А я, как видишь, стою.

-- Тебе здесь не нравится? -- спросила Соль. -- По-моему, уютное место. И мост красивый.

-- Как ты не понимаешь? -- не выдержал Тинто. -- Я же корабль, я не могу не ходить в море! А тут стою на приколе, как дурак, и служу рестораном. И мой маяк никому не нужен. Разве что освещать дорогу пьяным, чтобы не свалились в канал.

Лицо Соль стало серьёзным:

-- Тинто, ты... очень хочешь в море?

-- Даже слов нет, как хочу! А главное -- светить! Помогать другим кораблям находить дорогу. Ведь я для этого создан!

-- Я знаю... Это как хочешь взлететь, и не получается... Но... -- Она рывком села и подобрала ноги: -- Ты сможешь выйти в море, если захочешь! Надо только очень сильно захотеть!

-- Да куда уж сильнее...

-- Нет, ты не понимаешь! Надо представить, как ты отдаёшь швартовы и покидаешь гавань. Очень ярко представить! Как будто это на самом деле. И тогда однажды всё получится! -- Помолчав, она добавила: -- Я ведь тоже стояла в музее, а мне очень хотелось летать. И я представляла, как взлетаю сама, без пилота. Как набираю высоту... И у меня в конце концов получилось! А потом я научилась представлять себя человеком. Ведь на земле тоже много интересного, а ходить по земле в облике самолёта не очень удобно.

-- Странные вещи ты говоришь, -- сомневался Тинто.

-- Странные, -- согласилась Соль. -- Но оно работает!

-- Ну хорошо, даже если я выйду в море... Кому я буду светить? Плавучие маяки больше не нужны!

-- Неправда, Тинто! В море всегда кто-то путешествует, а значит, всегда нужен кто-то, кто поможет найти дорогу домой. Поэтому маяки всегда нужны. Пусть не здесь, но в Звёздной гавани точно.

-- Звёздная гавань? -- переспросил Тинто. -- Это куда уходят души кораблей после смерти?

-- Говорят, для этого необязательно умирать, -- задумчиво ответила Соль. -- Есть корабли, живущие и на земле, и в Звёздной гавани одновременно. -- Она помолчала. -- А ещё говорят, что если найти путь в Звёздную гавань, то начинаешь жить и там, и здесь. Тинто, я думаю, в Звёздной гавани ты будешь нужен! И я тоже, хотя я всего лишь тихоходный биплан из дерева и полотна. Если мы найдём туда дорогу...

-- Как мы найдём туда дорогу, если я не могу даже сдвинуться с места?

-- Ты так ничего и не понял, Тинто. Я же говорю: нужно представить! И поверить, что это возможно. Ну, понимаешь теперь?

-- Кажется, да, -- задумчиво отозвался корабль. -- Представить и поверить... Я попробую. Прямо сейчас.

-- Лучше подожди до ночи, -- возразила Соль. -- Ночью тихо, спокойно. Ничто не отвлекает. И ночью лучше видно Маяк всех дорог.

-- Маяк всех дорог? -- удивился Тинто. -- Это что ещё такое?

-- Это маяк, который помогает найти путь в Звёздную гавань. Но и не только туда. Вообще помогает найти дорогу. Странно, Тинто, ты же сам маяк, неужели ни разу не слышал о Маяке всех дорог?

-- Не слышал, но ты рассказала, и это как будто знакомо...

-- Значит, ты уже знаешь о нём. В глубине души... -- Соль вскочила на ноги: -- Мне пора. Рада была познакомиться, Тинто.

-- Ты уже уходишь? -- огорчённо спросил корабль. Девушка улыбнулась, глаза её весело блеснули:

-- Я прилечу ещё. Вечером. И мы попробуем вместе добраться до Звёздной гавани.

Она перелезла через перила, огораживающие верх ходовой рубки Тинто, оглянулась на него ещё раз, вскинула руки, и... исчезла! Только в небе под облаками летел маленький самолётик. Пролетая над кораблём, он качнул крыльями и ушёл на разворот над городскими зданиями.

Тинто, казалось, всё ещё ощущал её лёгкие, почти невесомые шаги по палубе, прикосновение её теплых ладошек. Самолётик Соль. Солнечная... Она словно оставила кусочек солнца в его душе, и ему самому теперь было светло и спокойно.

@темы: Живущие, чтобы светить

---

Человек, который рисовал море

[SS Unia]

Конечно, его все знают. Это Иван Константинович Айвазовский.
Можно почитать про него на Википедии.
А мне просто захотелось, чтобы несколько его пейзажей с кораблями были в нашем сообществе.

«Феодосия»


«Бриг «Меркурий» после победы над двумя турецкими судами»


«Ночное путешествие»


«Вид на Аю-Даг. Крым»

---

"Белый Рейдер", эпилог

[HMS Almira]

Белый рейдер

Ventis Secundis
"С благоприятными ветрами!"
(официальный девиз корабля HMS Hood)

Действующие лица
Бисмарк (KMS Bismarck), линкор немецкого флота)
Худ (HMS Hood), линейный крейсер, флагман Королевского флота)
Вилфред, английский моряк
Одейшес (HMS Audacious), линкор Королевского флота)
Ливерпуль (HMS Liverpool), лёгкий крейсер Королевского флота
Фьюри (HMS Fury), эсминец класса Акорн
Принц Ойген (Prinz Eugen), тяжёлый крейсер немецкого флота
Тирпиц (KMS Tirpitz), линейный корабль немецкого флота
и многие другие.

Время: примерно 1950 год
Место: Звёздная гавань

Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5

@темы: Британик, Фьюри, Белый рейдер, Беренгария, Томас Эндрюс, Аквитания, Титаник, Олимпик

---

"Белый Рейдер", глава 5

[HMS Almira]

Белый рейдер

Ventis Secundis
"С благоприятными ветрами!"
(официальный девиз корабля HMS Hood)

Действующие лица
Бисмарк (KMS Bismarck), линкор немецкого флота)
Худ (HMS Hood), линейный крейсер, флагман Королевского флота)
Вилфред, английский моряк
Одейшес (HMS Audacious), линкор Королевского флота)
Ливерпуль (HMS Liverpool), лёгкий крейсер Королевского флота
Фьюри (HMS Fury), эсминец класса Акорн
Принц Ойген (Prinz Eugen), тяжёлый крейсер немецкого флота
Тирпиц (KMS Tirpitz), линейный корабль немецкого флота
и многие другие.

Время: примерно 1950 год
Место: Звёздная гавань

Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4

Глава 5

Бисмарк пробежал под высокой каменной аркой и выскочил на балкон. Остановившись, он до боли в пальцах вцепился руками в металлические перила. Перед ним распахивался вид на залив, где ходили корабли. Но теперь этот вид его не радовал. Ведь он для них чужой. Он с трудом сдерживал желание разреветься от обиды. Прошлого не стереть. Даже здесь, в Звёздной гавани, он всегда будет фашистом.

На его плечо легла тёплая сильная ладонь.

-- Бисмарк, -- услышал он голос Худа. Отвернувшись, мальчишка тихо проговорил:

-- Я фашист, да?

-- Братик, у Беренгарии скверное чувство юмора, -- попытался объяснить Худ, но Бисмарк почти шёпотом произнёс:

-- Эти печати со свастиками... они будто на мне до сих пор. Они по-прежнему тянут меня ко дну.

-- Это неправда, -- с силой возразил Худ. -- Ты никогда не был фашистом. Как и Ойген, и Ал. Вы были созданы в страшное, безумное время. Но несмотря ни на что, вы оставались добрыми и чистыми душами.

Мальчишка молча уткнулся в белый китель рейдера. Худ ласково взъерошил его светлые волосы.

-- Худ, уйди. -- К ним подошла Беренгария, непривычно серьёзная. -- Мне надо поговорить. С ним. Один на один.


Вернувшись за столик, Худ с беспокойством посмотрел в сторону аркады, где Бисмарк остался с Беренгарией у решётки балкона.

-- Не переживай, всё будет в порядке, -- успокоил Вилфред. -- Нет никого в Звёздной гавани, кто не пострадал бы от юмора Беренгарии. Но нет никого, кто бы с ней потом не помирился.

-- Это верно, -- согласился Худ и помолчав, негромко спросил: -- Вилфред, почему ты не сказал, что был ранен?

-- Ты от Екатерины узнал? -- понял Вилфред. -- Я и ей не хотел говорить, но от неё ничего не скроешь... И положенную мне нахлобучку я уже получил.

-- Я думал, ты сегодня останешься в русском ланге, -- осторожно заметил Худ.

-- Екатерина уходит в рейд, -- отозвался Вилфред. -- А она перед рейдом всегда старается побыть одна... -- Помолчав, он признался: -- Я так и не предложил ей ходить вместе.

-- Мне кажется, зря, -- проговорил Худ. Вилфред вздохнул:

-- Мы оба никак не можем решиться на этот разговор... Потому что оба боимся. Она боится, что мне будет больно видеть её страдающей там, в Бездне. А я -- что окажусь слабым и бесполезным рядом с ней.

-- Неправда, -- горячо возразил Худ. -- Ты и есть её сила. Екатерина -- одна из лучших рейдеров, и во многом благодаря тебе.

Лицо Вилфреда озарилось тихой улыбкой.

-- Помню, как встретил её в первый раз... Ты тогда стоял в доке, проходя последнюю доработку, а совет рейдеров уже решил, кто будет твоим наставником. И я отправился в русский ланг отнести рекомендательное письмо. Я пришёл слишком рано и решил прогуляться в парке. Там я и увидел её, в той самой липовой аллее...

Вилфред замолчал. Это было слишком сокровенно и глубоко, чтобы облекать в слова, даже здесь, в Звёздной гавани. Худ тоже молчал, взгляд его лучился теплом. И Вилфред знал: он всё почувствует и поймёт без слов. Мысленно, как он умеет.


...Да, Вилфред тогда впервые пришёл в русский ланг. И заблудился в огромном парке. Тенистая аллея вывела его не к административным зданиям, как он предполагал, а к пруду с плакучими ивами. На берегу пруда он увидел молодую женщину в длинном тёмно-вишнёвом платье с кружевными манжетами. Женщина стояла, прижавшись щекой к стволу, вокруг свешивались ивовые ветви. Вилфреду показалось, что женщина плачет. Может, у неё случилось несчастье? Не с ней самой, -- в Звёздной гавани ведь не случается никаких бед, -- а на земле, с кем-то из близких?..

Пригнув голову, он прошёл под ивовыми ветвями и осторожно спросил:

-- Простите... У вас что-то случилось?

Она повернулась. Нет, она не плакала. Но на её красивом лице, обрамлённым мягкими каштановыми волосами, была такая боль, что Вилфред содрогнулся. Не зная, как ей помочь, он просто обнял её за плечи:

-- Всё будет хорошо. Правда.

Она уткнулась лицом в его офицерский китель и тихонько проговорила:

-- Там, в Бездне, столько страданий и боли... Иногда кажется, что даже отсюда слышишь крики о помощи. Видишь глаза, полные отчаяния... Я не понимаю, как Призраки так могут... Почему они истязают живые души...

Вилфред понял, что ей не нужны слова утешения. Ей нужно, чтобы сейчас просто кто-то был рядом. Кто-то понимающий, как ей больно, и готовый разделить с ней эту боль. И он просто стоял, обняв её, и про себя молился Звезде морей, прося помочь этой сильной и чистой душе.

Она отняла лицо от его груди, и он увидел её другой -- спокойной и собранной.

-- Простите, что нечаянно вас задержала... -- извинилась она. -- И спасибо, что побыли рядом. Можно узнать ваше имя?

-- Вилфред Элисон, офицер Королевского флота, -- представился он.

-- Вы из английского ланга? -- поняла она.

-- Да, -- подтвердил Вилфред. -- Я недавно в Звёздной гавани. А здесь и вовсе впервые.

-- Вы по какому-то делу?

-- Пришел передать рекомендательное письмо, но заплутал в парке... Может, вы знаете адресата? Екатерина Великая, бывший дредноут Русского флота, ныне -- рейдер Адмиралтейства.

-- Не Екатерина Великая, а просто Екатерина, -- мягко поправила она. -- Это я.

-- Вы? -- удивился Вилфред. Она сдержанно улыбнулась:

-- Наверное, вы представляли рейдера совсем не так.

-- Ну, в общем, да, -- признался он. -- И теперь понимаю, каким наивным было моё представление... -- Вилфред подал Екатерине письмо: -- Мой друг, линейный крейсер Худ, рекомендован вам в ученики.

-- Худ? Я слышала о нём. -- Распечатав письмо, Екатерина пробежала глазами текст: -- Я назначу ему собеседование. -- Она подняла на него глаза и добавила с лёгкой улыбкой: -- А теперь давайте провожу вас, чтобы вы не заблудились снова.

Екатерина взяла его под руку, и они вышли из-под ивовых ветвей. Её ладонь была изящной и узкой, но Вилфред чувствовал, сколько силы скрыто в этой тонкой женской руке. Потом он видел её не раз в корабельном облике -- могучий дредноут, вооружённый орудиями крупного калибра, способными остановить эскадру Призраков. Но он видел её и хрупкой женщиной, которой хотелось приникнуть к верному и надёжному плечу, -- и он горячо желал стать этим плечом...


Худ смотрел на него со сдержанной тёплой улыбкой. Вилфред понял: да, он всё видел. И рейдер понимал, что сейчас мучает его друга сильнее всего.

-- Вилфред, -- негромко проговорил Худ. -- Даже оставаясь на берегу, ты помогаешь ей. Просто тем, что поддерживаешь её молитвой и добрыми мыслями. Это не так мало, как может показаться.

-- Да, я знаю, друг, -- тепло отозвался Вилфред. -- И всё же когда-нибудь мне хотелось бы выйти в рейд с Екатериной. Как мы ходим с тобой.

"Так и будет, Вилфред, -- ответил про себя Худ. -- Когда вы оба решитесь. Как решились однажды открыть друг другу свои чувства".


Кажется, Бисмарк и Беренгария помирились. Беренгария хлопнула мальчишку по плечу, и они вместе направились обратно.

-- Мир заключён! -- торжественно объявила Беренгария, снова улыбающаяся до ушей. -- Худ, жестянка ты дырявая! Что ж не предупредил брата, что у Императора Беренгарии юмор особо крупного калибра?

-- Императора? -- удивился Бисмарк. Беренгария расхохоталась:

-- Да сначала окрестили меня так -- Императором. Как будто я парень. И как видишь, не без последствий для головы. Так что доску на моего крёстного папочку было за что ронять. А в Беренгарию уже англичане переименовали. Хе-хе, ты бы видел моего брата, когда он узнал, что я вообще-то дама! -- Она добавила уже серьёзнее: -- Да, Биз, в прошлом всякое случалось. Но надо спокойнее относиться к прошлому. Оно не должно мешать нам жить сейчас.

-- Я это наконец усвоил, -- отозвался Бисмарк. Беренгария снова хлопнула его по плечу:

-- Во-во! Я сразу понял, ты отличный парень! Ну что, надо за знакомство по рюмке чая! Кто у нас там специалист по части чая? -- она выразительно посмотрела в сторону Эндрюсов. -- Карпатия, это намёк!

-- Намёк понят, -- улыбнулась девушка, вставая. Олимпик поднялся вместе с ней:

-- Я тебе помогу.

-- Я тоже, -- весело добавил Титаник. По его хитрой физиономии было видно: он что-то задумал.

Пока Карпатия и Олимпик в павильоне кафе готовили чай, Беренгария развела бурную деятельность, начав сдвигать столы и расставлять стулья. Мужчины пытались помочь, но она всё равно переставляла по-своему. Вскоре Бисмарк с Вилфредом и Худом, Эндрюсы, Фьюри, Ливерпуль и парусники сидели все вместе за сдвинутыми столиками. К ним присоединились эсминцы, братья и сёстры Фьюри. Олимпик принёс и поставил посередине большой чайник. Титаник следом за ним притащил поднос с рюмками.

-- Титаник, ты что принёс? -- прогремела Беренгария.

-- Ну так ты же сказала -- по рюмке чая, -- невинно улыбнулся юноша.

-- Я ж пошутил насчёт рюмок, дурной ты лайнер! Ну-ка полный назад и тащи чашки!

-- Айе, сир! -- Титаник исчез и вскоре появился с чашками на подносе. Беренгарии он, однако, попытался поставить рюмку, но эта попытка была пресечена.

За общим столом было шумно и весело. В шахматной доске Эндрюсов обнаружились шашки, и с подачи Титаника начали игру в поддавки. Бисмарк, быстро усвоив простые правила, ухитрился выиграть у парусника Густава, однако потом проиграл Ливерпулю. Катти постоянно выигрывала. А Титаник почти всё время проигрывал, но нимало не расстраивался, а наоборот, веселился больше всех.

Потом шашки убрали, и маленькая, но боевая Фьюри вызвалась померяться силой в армреслинге с Беренгарией. Эсминцы шумно болели за свою сестру, Фьюри отчаянно держалась, однако победа осталась всё-таки за Беренгарией. А потом просто допивали остывающий чай, разговаривали и смеялись.

Как только Вилфред отошёл, чтобы добавить себе чая, на его место тут же перебрался Титаник, заняв стул рядом с Бисмарком.

-- Давай отомстим Беренгарии за её шуточки, -- заговорщическим тоном предложил он. "Зачем?" -- хотел спросить Бисмарк, но увидев пляшущие в глазах юноши весёлые огоньки, понял, что никакой такой "мести" не будет, просто Титаник замышляет очередное озорство. Поэтому он спросил:

-- А как?

-- Сейчас увидишь! -- Придвинув стул ближе, Титаник открыл альбом и взял карандаш.

Он уверенной и быстрой рукой начал делать набросок. Бисмарк вскоре узнал на рисунке Беренгарию, как обычно, хохочущую от души. Это был не портрет, а шарж, где она получилась смешно и в то же время очень узнаваемо.

-- Ну как, похожа? -- спросил Титаник.

-- Ага! -- ответил мальчишка и восхищённо добавил: -- Здорово у тебя получается!

Автор, однако, не был доволен своей работой:

-- По-моему, здесь чего-то не хватает.

-- Рюмки чая? -- предположил Бисмарк. Титаник рассмеялся:

-- Точно!

Хихикая, он доделывал рисунок, и Бисмарк ещё раз подумал о том, каким живым и искрящимся радостью оказался этот корабль, прозванный на земле "проклятым". Закончив рисовать, юноша вырвал лист из альбома и с невинным видом положил на стол. Рисунок, конечно же, не остался без внимания -- его начали рассматривать, передавая друг другу, и наконец он достиг Беренгарии. Ответом был громовой хохот бывшего Императора:

-- Ну Титаник, ну зараза такая! Хорошо получилось, отвались у тебя трубы! Я это забираю себе в коллекцию.

-- У Беренгарии на борту весь кофейный зал завешан его шаржами, -- пояснил вернувшийся Вилфред. -- Титаник, а ты, по-моему, занял чьё-то место.

-- Но ведь я освободил своё, -- весело ответил Титаник. -- Так что всё честно.

-- Ладно, пойду тогда к Эндрюсам. -- Вилфред легонько толкнул юношу в плечо: -- А ты показал бы Бисмарку свои рисунки. У тебя ведь есть кое-что и помимо шаржей.

-- Я тоже взгляну, -- Худ придвинулся ближе.

Худ и Бисмарк листали альбом, Титаник давал пояснения. Рисунков оказалось очень много, даже удивительно, как они все умещались в одном альбоме. Портовые зарисовки с кораблями у пирса и людьми на берегу. Живописные уголки города. Сценки из городской жизни... Худ иногда отмечал что-то особенно хорошо получившееся, или наоборот, делал замечания (первому Титаник бурно радовался, а на второе реагировал слегка недовольной физиономией).

На одном из рисунков Бисмарк с удивлением узнал Альфреда и Ойгена. Они сидели на крепостной стене и, видимо, что-то оживлённо обсуждали.

-- Брат и Ойген... -- Мальчишка посмотрел на Титаника: -- Ты их знаешь?

-- Альку и Женьку? -- Титаник называл их на русский манер. -- Знаю, конечно. Мы так и познакомились, когда они сидели и болтали, а я их рисовал. А потом я брал их с собой в космос, когда соревновался за Голубую ленту. Чтобы были свидетели зафиксировать рекорд. Только я слишком разогнался и проскочил вход в гиперпространство... А про тебя Алька рассказывал, -- улыбнулся он. -- Правда, совсем немного. Вы ведь на земле почти не виделись.

Лицо юноши стало задумчивым:

-- Это грустно -- знать, что у тебя есть брат, и не иметь возможности его увидеть... Но здесь, в Звёздной гавани, вы больше не будете разлучаться. -- Он снова засиял улыбкой: -- А пойдём к моим братьям! Ты ведь с ними ещё не знаком. И с Карпатией познакомишься тоже.


На Звёздную гавань медленно опускался прозрачный и тёплый летний вечер. На столиках зажглись свечи в стеклянных вазах. Корабли постепенно начали расходиться, желая друг другу доброго плавания. Вилфред тоже ушёл.

Простившись с Эндрюсами, Худ и Бисмарк прошли вдоль аркады с балконом, спустились по лестнице и направились вдоль старой крепостной стены. Отсюда тоже открывался вид на Солнечную пристань, сейчас ярко освещённую фонарями и заполненную народом. По заливу, направляясь к выходу в море, неспешно и величаво шёл лайнер, нарядный и белый, весь в огнях. На его верхней палубе стояли люди. Над гаванью разнёсся его мощный гудок. Пароходы у пирсов тоже отвечали ему гудками, желая доброго пути.

Бисмарк и Худ остановились, глядя на уходящий лайнер. Почему-то Бисмарку подумалось о Титанике. Потом мысль перекинулась на всё семейство Эндрюс. Британик, задумчивый юноша со светлой и немного застенчивой улыбкой. Олимпик -- спокойный, с открытым и тёплым взглядом. Карпатия, словно лучившаяся ласковым светом рядом с ним. И Томас Эндрюс, конструктор. Внешне он выглядел таким же молодым, как Вилфред, как все люди в Звёздной гавани, но чувствовалось, что для кораблей он как старший брат, а может даже, ещё ближе, -- кажется, это люди называют словом "отец"... Бисмарк подумал и о других встреченных им кораблях -- Беренгарии с её неуклюжим юмором и бесконечным добродушием, порывистой Фьюри и немножко меланхоличном Ливерпуле... Подумал о брате и Принце Ойгене -- Альке и Женьке, как их здесь называли. И о том, что рейдеры Звёздной гавани вырвали их из лап Призраков...

-- Брат... -- Бисмарк поднял голову и посмотрел на Худа, -- помнишь разговор в трамвае, ну, когда я спросил, почему становятся рейдером? И ты сказал, потому что не могут по-другому? Вот... И я по-другому не могу!

Голос мальчишки срывался от волнения:

-- Меня ведь нашли и вытащили из Бездны. Ты нашёл. Альку и Женьку тоже нашли. А кто-то всё ещё там... Я не могу об этом спокойно думать! -- Он сжал до боли в пальцах маленькую звёзду на цепочке, подаренную Мериэл: -- Я стану рейдером!

Худ тепло улыбнулся:

-- Братишка... Если не передумаешь потом, возьму тебя в ученики.

-- Не передумаю! -- горячо заверил мальчишка. Худ ласково взъерошил его волосы:

-- Не спеши... Сначала тебе предстоит общий курс. Здесь корабли не управляются людьми, а ходят в море сами. Поэтому мы проходим обучение прежде чем идти в Звёздный океан.

Бисмарк посмотрел вслед лайнеру, сейчас сиявшему яркой звездой в ночном океане:

-- Я хочу в море... С тобой, брат.

-- Мы выйдем, вместе, -- пообещал Худ. -- Уже скоро.

@темы: Британик, Фьюри, Белый рейдер, Беренгария, Карпатия, Томас Эндрюс, Титаник, Олимпик

---

"Белый Рейдер", глава 4

[HMS Almira]

Белый рейдер

Ventis Secundis
"С благоприятными ветрами!"
(официальный девиз корабля HMS Hood)

Действующие лица
Бисмарк (KMS Bismarck), линкор немецкого флота)
Худ (HMS Hood), линейный крейсер, флагман Королевского флота)
Вилфред, английский моряк
Одейшес (HMS Audacious), линкор Королевского флота)
Ливерпуль (HMS Liverpool), лёгкий крейсер Королевского флота
Фьюри (HMS Fury), эсминец класса Акорн
Принц Ойген (Prinz Eugen), тяжёлый крейсер немецкого флота
Тирпиц (KMS Tirpitz), линейный корабль немецкого флота
и многие другие.

Время: примерно 1950 год
Место: Звёздная гавань

Глава 1
Глава 2
Глава 3

Глава 4

Худ и Бисмарк сидели в трамвае, который обходил все ланги Адмиралтейства прежде чем направиться к городу. Иногда трамвай притормаживал, подбирая или, наоборот, выпуская пассажиров. Среди входивших в вагон попадались знакомые Худа. Рейдер здоровался с ними, кое с кем перебрасываясь парой слов.

Бисмарк не отрываясь смотрел в окно. Глядя на его восторженное лицо, Худ улыбнулся про себя. Когда-то и для него всё здесь было новым и необычным.

Вот они миновали жилые и административные здания последнего, португальского ланга, и справа открылся вид на море, раскинувшееся до горизонта спокойной голубизной. Бисмарк даже высунулся из окна, жадно разглядывая идущие по морю корабли -- военные, пассажирские, грузовые. Ветер трепал его светлые волосы. На лице мальчишки сияла счастливая улыбка, и Худ догадывался, о чём он думал, -- о том, что скоро и сам выйдет в море.

Потом лицо Бисмарка стало задумчивым, не по-мальчишески серьёзным, словно бы он вдруг вспомнил о чём-то грустном. Повернувшись, он посмотрел на Худа, в глазах его мелькнуло беспокойство:

-- Брат... Тебе тоже пришлось стоять в доке? Как Ливерпулю?

-- Да, пришлось немного, -- признался Худ. -- Вернулся утром, ты ещё спал. Потом сходил к наставнику на разбор полётов. Думал, успею обернуться до того, как ты проснёшься.

-- Меня Ойген и Альфред разбудили, -- сказал Бисмарк. -- Здорово, что мы снова встретились! А... как они попали сюда?

-- Тоже не без моего участия, -- чуть улыбнулся Худ. -- Альфреда несколько лет назад нашли мы с наставником. Я тогда ещё не ходил один. А Ойгена случайно заметил Вилфред, когда мы шли на другое задание. Мы отбуксировали его к Границе, и там о нём позаботился Олег, крейсер из русского ланга.

-- А... что с ними было до этого? -- обеспокоенно спросил Бисмарк. Худ ответил не сразу.

-- Альфред на Земле не особо повоевал -- его прятали по фьордам, а за ним охотилась английская авиация. В конце концов его нашли и разбомбили... Ойген дожил до конца войны и был передан американцам. Какое-то время послужил, но уже не как военный. Потом его поставили мишенью в испытаниях атомного оружия... Оба они пришли сюда с израненными, покалеченными душами. Но не переживай, -- ободряюще добавил рейдер. -- Звезда морей исцелила их души, и с ними теперь всё в порядке.

-- Это хорошо... -- Бисмарк снова задумался, глядя в окно, где по лазурной водной глади ходили казавшиеся отсюда маленькими корабли. Потом спросил: -- Брат, а как становятся рейдером? Что для рейдера самое главное?

-- Почему ты спрашиваешь, братишка?

-- Ну... ты ведь рейдер. Поэтому я и хочу знать.

Худ помолчал.

-- Не знаю даже... Хотел сказать, что главное для рейдера -- сострадание, но ведь нет в Звёздной гавани живой души, которая не сострадала бы чужой беде. Наверное, это какой-то внутренний голос, зов души, говорящий, что для тебя возможен лишь этот путь. Что ты просто не можешь по-другому. Как-то так...

-- Я так и думал, -- тихо отозвался Бисмарк. -- Это... как будто даётся свыше.

-- Наверное, да. -- Худ замолчал, глядя на мальчишку. Бисмарк тоже молчал, сжимая пальцами звезду на цепочке, подарок крылатых сестёр. "Как я хочу, чтобы ты просто жил мирной, счастливой жизнью, -- думал рейдер. -- В крайнем случае, ходил в патрули с другими военными кораблями. Только не спуски в Бездну. Но если ты ощущаешь в себе тот же зов, то и я..."

-- Парусники! -- радостно воскликнул Бисмарк и снова высунулся в окно. -- Ух ты! Целая эскадра!

По морю шла группа парусных кораблей, возглавляемая трёхмачтовым красавцем-фрегатом с ослепительно-белыми парусами и длинными флагами, развевающимися на мачтах. Худ улыбнулся:

-- Тебе повезло, братишка, -- в первый день встретить сразу столько парусных кораблей.

-- Они красивые... -- Проводив взглядом парусники, Бисмарк повернулся к Худу: -- Я их на земле не видел, только слышал про них. А они такие... совсем непохожие на нас! Интересно, а в не-корабельном облике они тоже выглядят по-другому?

-- Нет, в человеческом облике мы больше похожи друг на друга.

-- А как узнать на улице, кто корабль, а кто человек?

-- Внешне люди и корабли в человеческих обликах не отличаются. Но по глазам всегда можно понять, человек перед тобою или корабль, такой же, как ты. Не знаю, почему, но это всегда чувствуется. -- Он поднялся: -- Братик, мы приехали.


Трамвай, уже какое-то время забиравшийся вверх вдоль старых крепостных стен, повернул, уходя от побережья вглубь городских кварталов. На повороте он притормозил, выпустив Худа и Бисмарка возле ворот с узорной кованой решёткой, приветливо распахнутых в сад.

Раскидистые кроны каштанов давали приятную тень. Песчаная дорожка вилась между ярких клумб, выводя к круглому фонтану, обсаженному цветущими розовыми кустами и необычными растениями с длинными узкими тёмно-бордовыми листьями. Возле фонтана располагались столики уличного кафе, а дальше за стволами пальм просматривалась высокая каменная аркада с двойным рядом арок.

-- Это Верхние сады, -- пояснил Худ. -- Здесь любят отдыхать горожане. За арками -- балкон, оттуда хороший вид на Солнечную пристань.

-- Эй, давайте сюда! -- окликнул их знакомый голос. Вилфред, сидевший за одним из столиков, махал им рукой: -- Я тут забил местечко, а то потом яблоку будет негде упасть.

-- Вилфред! -- удивлённо проговорил Худ, подойдя. -- Ты оказался здесь даже раньше нас.

-- Так вы на трамвае, а я прямиком махнул сюда, -- улыбнулся морской офицер, показывая руками, как он махал крыльями в облике чайки. -- Не могу отказать себе в удовольствии рассказать новоприбывшему о Звёздной гавани и её жителях. Сейчас только схожу за кофе. Худ, тебе как обычно? Бисмарк, а тебе как?

-- Не знаю, -- растерянно отозвался мальчишка, садясь за столик рядом с Худом. -- Я сегодня вообще-то пробовал кофе в первый раз. С Алом и Ойгеном в Адмиралтействе.

Худ поднялся, хлопнув Вилфреда по плечу:

-- Я принесу кофе сам. А ты посиди, друг. Расскажи Бисмарку о городе. Никто не умеет это лучше тебя.

Вилфред широко улыбнулся:

-- Ну насчёт "лучше" ты преувеличиваешь, но так, как я, точно никто не умеет!

Худ ушёл за кофе. Вилфред придвинулся к Бисмарку:

-- Сегодня выходной, и скоро здесь будет не протолкнуться. Ну а пока народу немного, представлю тебе кое-кого из присутствующих. Вон семейство Эндрюс в полном составе, -- он показал на столик, за которым расположилась компания, четверо мужчин и девушка. -- Они часто здесь бывают.

-- А почему семейство Эндрюс? -- спросил Бисмарк. -- Они не корабли, а люди?

-- Нет, человек тут только один, Томас Эндрюс. Вот он, за шахматной доской. А семейство -- потому что он спроектировал и построил братьев-корабли в начале нынешнего столетия. И отдал им не только свой труд, но и своё сердце, потому они здесь все вместе.

Бисмарк присмотрелся к соседям. Высокий, крепко сложенный мужчина в голубовато-сером жилете и белой рубашке, с чуть вьющимися каштановыми волосами и открытым, добрым лицом. Он разыгрывал шахматную партию с темноволосым юношей в белом мундире с зелёным кантом и задумчивым взглядом. Ещё один мужчина, явно старший брат юноши-шахматиста, в синем капитанском кителе, наблюдал за игрой, иногда негромко переговариваясь с девушкой в простом белом платье, тоненькой и хрупкой, сидевшей рядом с ним. Тёмные чуть вьющиеся волосы девушки были собраны в "конский хвост", украшенный цветком. Напротив них сидел, видимо, самый младший в компании -- юноша в нарядном белом кителе, с живым и весёлым лицом. Причём устроился он не на сидении, а на спинке стула, ухитряясь сохранять равновесие и одновременно что-то рисовать в альбоме.

-- Все три брата -- трансатлантические лайнеры, самые большие на то время, -- пояснил Вилфред. -- Ну, догадаешься, кто они, или подсказать?

-- Это ведь до Первой мировой войны? -- спросил Бисмарк. -- Нет, тогда не знаю.

-- Ну хорошо, подскажу. Один из них, вот этот пижонистый юноша в белом очень известен. Нет корабля или человека, который ни разу не слышал бы его имя. К сожалению, на земле у него известность печальная... Ручаюсь, что ты о нём слышал. Теперь догадываешься?

-- Сейчас подумаю. -- Бисмарк начал перебирать в памяти имена лайнеров, о которых когда-либо слышал, но тут юноша в белом кителе сделал неосторожное движение и опрокинулся вместе со стулом, на спинке которого восседал. Однако в последний момент он превратился в белую птицу -- альбатроса -- и взлетел. Стул с грохотом упал, рядом шлёпнулся выроненный незадачливым художником альбом.

-- Титаник, сел бы ты за стол, как нормальный человек, а не качался на спинке стула, -- строго проговорил мужчина в сером жилете, отвлекаясь от шахматной партии. Альбатрос снова превратился в юношу, упруго приземлившегося на каменные плиты.

-- Мистер Эндрюс, у меня всё под контролем! -- беззаботно улыбнулся юноша, поднимая стул и альбом. -- А со спинки лучше обзор!

-- Когда-нибудь ты загремишь по-настоящему, -- с ворчливой ноткой заметил мистер Эндрюс, но глаза его улыбались.

"Это Титаник? -- удивлённо думал Бисмарк, глядя на жизнерадостного юношу в белом, снова усевшегося с альбомом на спинку стула. Поймав его взгляд, Титаник улыбнулся и помахал рукой:

-- Доброго плавания, новенький!

Сидевшие за столом тоже обернулись к нему и поздоровались. Бисмарку они понравились -- светлые, приветливые лица, тёплые улыбки... Интересно, а девушка в белом платье -- кто она? Тоже корабль, спроектированный Эндрюсом, или просто друг семьи?

-- Ну, Титаника тебе уже представили, -- продолжил Вилфред. -- Мужчина в синем -- Олимпик, старший брат Титаника. Парнишка за шахматной доской -- Британик, младший из трёх братьев. А девушка рядом с Олимпиком -- Карпатия. Тихоходный, но отважный пароход, помчавшийся Титанику на помощь через льды и спасший многих его пассажиров.

Здесь они тоже ходят в рейсы. Братья-лайнеры -- к другим звёздным системам, Карпатия -- на Землю. А живут все вместе, в доме Томаса Эндрюса. Дом Эндрюса известен в городе музыкальными вечерами. К ним часто приходят знакомые музыканты, дают концерты в доме или на берегу моря. Кстати, Карпатия прекрасно играет на скрипке. Ей аккомпанируют на рояле Олимпик, или Гомерик из "большой шестёрки", а то и сам хозяин дома.

-- Ну как, Вилфред развлекает тебя рассказами? -- с улыбкой поинтересовался Худ, ставя на столик три чашки с ароматным дымящимся кофе и присаживаясь рядом.

-- Ну я пока только про Эндрюсов рассказал, -- отозвался Вилфред, пододвинув к себе чашку с кофе. -- И что-то не вижу прочих завсегдатаев. Титаник! -- обратился он к юноше в белом кителе. -- Ты не в курсе, где Мавритания? Ушла в рейс?

-- Нет, готовит бал, -- весело ответил Титаник. -- Хотела и нас привлечь к подготовке, но мы вовремя сбежали сюда.

-- Тогда понятно, почему здесь нет и Лузитании, -- проговорил Вилфред. -- Помогает сестре.

-- Лузитания... -- Имя было Бисмарку смутно знакомым: -- Кажется, я о ней слышал. Это пассажирский лайнер, потопленный немецкой подводной лодкой?

-- Да, это она. Старшая сестра Мавритании, совершенно непохожая характером на свою взбалмошную сестрёнку. Она пришла сюда в пятнадцатом году. Немногим позже Одейшеса, которого ты видел на Границе. Кстати, на балах у Мавритании, знаменитых не меньше, чем музыкальные вечера у Эндрюсов, Одейшес и Лузитания -- самая красивая пара. И вот что интересно: роскошными нарядами они вовсе не блистают, да и вообще не склонны ни к каким изыскам, но когда танцуют вместе -- глаз не оторвать.

А эта пёстрая компания -- парусники, -- Вилфред показал взглядом на соседей справа. -- Густав, Нильс и Катти Сарк.

Бисмарк повернулся, разглядывая их. Как и говорил Худ, в человеческих обликах они мало отличались от прочих горожан, разве что бросались в глаза их старинные яркие мундиры. Катти так и вовсе выглядела обычной девушкой -- с взлохмаченными волосами медного оттенка и зелёными глазами, в простом коротком белом платье без рукавов. Она оживлённо беседовала со своими товарищами, и над их столиком то и дело звучал её заливистый смех.

-- Катти в городе шутливо называют ведьмой, -- продолжал Вилфред. -- Это потому что на земле имя ей дали в честь ведьмы в короткой рубашке с одной картины. Но и в шутке есть доля истины. Непонятно как, но Катти ухитряется жить и в Звёздной гавани, и на земле одновременно... Здесь много необычных кораблей и кораблей с необычной судьбою, -- и офицер начал рассказывать следующую историю.

Народу в парке тем временем прибавлялось. Дальний столик под раскидистым платаном оккупировали уже знакомые Бисмарку эсминцы из волейбольной команды. Правда, Фьюри с ними почему-то не было.

Худ пил кофе, глядя, как Бисмарк с горящими глазами слушает рассказы Вилфреда, и улыбался. Он и сам любил лишний раз послушать, как друг рассказывает о Звёздной гавани. Тем временем возле столика эсминцев появилась Фьюри в платье оливкового цвета с короткими рукавами и нагрудными карманами, напоминавшем скорее военную форму, чем женский наряд. Её сопровождал высокий худощавый мужчина в светло-бежевой рубашке навыпуск, с вьющимися каштановыми волосами и немного меланхоличным взглядом. Их встретили радостными возгласами. Эсминцы поднялись и по очереди приветствовали спутника Фьюри, с силой ударяя ладонью о его ладонь.

-- Фьюри пришла с Ливерпулем, -- пояснил Вилфред. -- Вот тоже интересная пара. В патруле могут не раз и не два поругаться, но друг за друга стоят горой. Они и на земле служили вместе. Вместе пытались отбуксировать Одейшеса, когда он подорвался на мине. А теперь Одейшес -- их начальник, командир патруля.

Эсминцы оживлённо беседовали с Ливерпулем. Фьюри тем временем оглядывала присутствующих, разыскивая кого-то. Наконец, найдя кого искала, она схватила Ливерпуля за руку и потащила за собой.

-- Карпатия! -- завопила она на все Верхние сады. Пробравшись между столиками, она подбежала к Карпатии, вставшей ей навстречу, и стиснула подругу в объятиях, едва не сбив с ног.

-- Ой, Фьюри, чуть не протаранила! -- засмеялась Карпатия, обнимая её. Олимпик и всё семейство Эндрюс пожали руку Ливерпулю.

-- О, Биз, и ты здесь! -- заметила Фьюри и пояснила своему спутнику: -- Это новенький, которого Худ привёл.

-- А, так это ты Бисмарк! -- Подойдя, Ливерпуль протянул руку для пожатия и приветливо улыбнулся: -- Ну, доброго плавания в здешних водах!

-- Доброго плавания, -- ответил Бисмарк, встав с места и пожав тёплую сильную ладонь крейсера. Ливерпуль поздоровался с Вилфредом и Худом, поболтал с ними немного и снова вернулся к Эндрюсам.

А от входных ворот раскатился чей-то басовитый хохот, заглушавший даже звонкий смех Катти.

-- Беренгария приплыла, -- весело пояснил Вилфред. -- Ну всё, скоро здесь будет локальный конец света. Беренгария -- это Рагнарёк, Армагеддон и цирковое представление в одном флаконе.

Вскоре появилась хозяйка басовитого голоса. Если бы Вилфред не назвал её имя, Бисмарк и не подумал бы, что перед ним женщина. Высокая, крепко сбитая, в мужском костюме-тройке и при галстуке. Коротко стриженые темные волосы. И контрастирующая со строгим костюмом широкая улыбка до ушей.

Беренгария переходила от столика к столику, здороваясь с знакомыми (а в знакомых у неё, похоже, были все корабли Звёздной гавани), то и дело отпуская шутки, над которыми сама же хохотала громче всех. На неё оглядывались, улыбаясь. Только Британик за шахматной доской словно ничего не замечал. Держав в руке фигурку белого шахматного коня, он задумчиво смотрел на неё. И похоже, что размышлял он не над следующим ходом, а о чём-то совершенно другом.

-- Эй, братик! -- окликнул его Титаник, и не увидев ответной реакции, легонько подтолкнул в плечо: -- Ты что лёг в дрейф?

-- А? -- Британик вздрогнул от неожиданности и выронил фигурку. С ноткой лёгкого огорчения он проговорил: -- Ну вот, уронил коня...

-- Братик, извини, что напугал, -- виновато проговорил Титаник. -- Сейчас найду.

Вместе с Британиком он начал искать фигурку белого коня. К поискам подключились все, сидевшие за столиком -- Олимпик, Томас Эндрюс, Карпатия и даже Фьюри с Ливерпулем.

-- Вот странно! Нигде нет. Может, закатилась туда? -- Титаник полез под стол. Тут к ним подвалила Беренгария:

-- Эй, Титаник, ты что делаешь в подстолье? Прячешься от айсбергов?

Бисмарк невольно подумал, что для Титаника эта шутка прозвучала бы, мягко говоря, неуместной. Но Титаник ничуть не обиделся.

-- Хе! Айсберги сами меня боятся! -- весело отозвался он из-под стола и пояснил: -- Британик уронил шахматного коня. Мы всё обыскали, не можем найти. -- Юноша выбрался наружу, едва не опрокинув стол: -- Как сквозь землю провалился!..

-- Случается, потерянные вещи находятся в самых неожиданных местах и в самое неожиданное время, -- загадочно вставила Катти, какое-то время наблюдавшая за происходящим.

-- Во! Катти! -- повернулась к ней Беренгария. -- Ты же колдунья! Наколдуй им нового коня!

-- Запросто! -- Катти весело сверкнула зелёными глазами и обратилась к своему товарищу-паруснику, тоже сидевшему за шахматной доской: -- Густав, твой белый конь уже вышел из игры? Одолжи его Эндрюсам.

-- С пожеланием удачи! -- Густав, в нарядном старинном мундире с золотым шитьём, подал Британику шахматного коня удивительно изящной и тонкой работы.

Томас Эндрюс и Британик снова вернулись к шахматам. А Беренгария, достав газету, пробежала глазами текст и остановила взгляд на Бисмарке, словно бы только что прочла что-то о нём.

-- Сейчас подойдёт знакомиться, -- негромко проговорил Вилфред. -- Беренгария регулярно читает "Маяковости" и знакомится со всеми новичками.

И точно -- Беренгария решительно направилась к ним.

-- Вот и ещё мой земляк! -- прогремела она, подойдя, и заулыбалась ещё шире: -- Ну что, доброго плавания, фашист!

Слово "фашист" неприятно задело Бисмарка, но он постарался не подать вида. А Беренгария продолжала:

-- Хочешь, расскажу историю? Когда меня спускали на воду, я с палубы уронил доску. И чуть не прибил кайзера, моего крёстного отца. А представь, если бы ты при спуске уронил что-нибудь на своего крёстного папочку! Глядишь, Вторая мировая бы не началась, и...

-- Беренгария! -- остановил её Вилфред. Бисмарк вскочил и торопливо зашагал прочь. Худ поднялся и быстрым шагом пошёл за ним. Беренгария удивлённо посмотрела им вслед:

-- Я что-то не то сказал?

-- Ты обидела его, -- серьёзно проговорил Вилфред. -- И очень сильно.

Улыбка немедленно сошла с лица Беренгарии.

-- Понял. Пойду извинюсь.

@темы: Белый рейдер

---

Белый рейдер, глава 3

[HMS Almira]

Белый рейдер

Ventis Secundis
"С благоприятными ветрами!"
(официальный девиз корабля HMS Hood)

Действующие лица
Бисмарк (KMS Bismarck), линкор немецкого флота)
Худ (HMS Hood), линейный крейсер, флагман Королевского флота)
Вилфред, английский моряк
Одейшес (HMS Audacious), линкор Королевского флота)
Ливерпуль (HMS Liverpool), лёгкий крейсер Королевского флота
Фьюри (HMS Fury), эсминец класса Акорн
Принц Ойген (Prinz Eugen), тяжёлый крейсер немецкого флота
Тирпиц (KMS Tirpitz), линейный корабль немецкого флота
и многие другие.

Время: примерно 1950 год
Место: Звёздная гавань

Глава 1
Глава 2

Глава 3

Худ легко взбежал по ступенькам, миновал мраморные изваяния атлантов, поддерживавших портик у входа, и прошёл в здание, где жили курсанты. В просторном холле стояла приятная прохлада. Негромко шумел фонтан. Вправо и влево широкими пролётами уходили лестницы. Худ поднялся по правой лестнице и зашагал по коридору вдоль ряда одинаковых дверей из тёмного дерева. Приоткрыв одну из дверей, он зашёл внутрь.

Обстановка в комнате была простой: письменный стол с книжными полками у окна, стул с деревянной спинкой, встроенный в стену маленький фонтан с полукруглой чашей и раскладной диван, сейчас разложенный как кровать.

Бисмарк спал, лёжа на спине и раскинув руки. Светлая чёлка разметалась по его лбу. Лицо его было безмятежным, кажется, он даже чуть улыбается во сне. Стараясь не шуметь, Худ переставил стул и сел рядом. Он сам только что вернулся из дока, где провёл два дня, вверив себя заботам корабельных мастеров, -- повреждений оказалось больше, чем рейдер предполагал. Он ожидал, что к его возвращению Бисмарк уже проснётся, но, видимо, мальчишке после пережитого требовался долгий отдых.

В комнату заглянули Ойген и Альфред. Худ кивнул им, приглашая войти. Они зашли, оба с учебными папками. Наверное, только что с занятий.

-- Он так всё это время и спал? -- шёпотом спросил Худ.

-- Ага, -- тоже шёпотом ответил Ойген. -- Но сестра Маргарита сказала, что он скоро проснётся.

-- Худ, если у тебя дела, мы побудем с братом, -- предложил Альфред. -- У нас всё равно занятия закончились.

-- Тогда отлучусь на полчаса. -- Худ поднялся и легонько сжал плечи мальчишек: -- Если Бисмарк проснётся раньше, чем я вернусь, можете пойти с ним погулять. Только не уходите далеко.

Оставив Бисмарка с мальчишками, Худ вышел из здания и быстро зашагал по песчаной дорожке через залитый солнцем сад с цветущими гибискусами и яркими клумбами. Миновав здания английского ланга (так неформально называли жилые кварталы адмиралтейского городка, где вместе селились военные корабли из одной страны), он оказался в просторном парке. Это уже была территория русского ланга, и здесь у него предполагалась встреча.

Под цветущей липой на простой деревянной скамье сидела молодая женщина в дымчато-голубом платье с кружевным воротником и манжетами. Её вьющиеся каштановые волосы, уложенные в высокую причёску, украшал гребень с перламутром.

-- Доброго плавания, Екатерина, -- поздоровался Худ, подойдя. Она поднялась ему навстречу:

-- Доброго плавания, Худ.

Глядя на мягкие черты Екатерины, трудно было подумать, что это дредноут, в недавнем прошлом один из самых мощных кораблей Русского флота. Её земная судьба была очень нелёгкой, как, впрочем, у многих крупных боевых кораблей. Придя в Звёздную гавань, она выбрала путь рейдера, спускающегося во тьму, чтобы помогать другим... Когда-то на её борту значилось имя "Императрица Екатерина Великая", но здесь она настояла на том, чтобы её звали просто Екатериной.

Екатерина и Худ присели на скамейку под липой.

-- Я просмотрела твой отчёт, -- проговорила Екатерина, подавая Худу планшет. -- Нет для учителя большей награды, чем ученик, начинающий превосходить его. А ты превосходишь... И всё же надо было договориться с Одейшесом заранее для подстраховки, а не рассчитывать на случайный приграничный патруль. Я знаю, что и без поддержки ты довёл бы Бисмарка до границы, но в доке тебе пришлось бы простоять гораздо дольше, чем два дня.

Далее. В глубине я бы всё-таки последила за поведением Призраков прежде чем открывать себя. Возможно, был бы шанс дождаться, пока они уйдут, и провести операцию незаметно. Но не мне судить тебя. Ведь это ты видел страдающую душу, в которой едва теплилась надежда на спасение... Ну и в-третьих. Я читала отчёт Вилфреда. Он очень рисковал. Ты в курсе, что он был ранен?

-- Нет, -- несколько растерянно ответил Худ. -- Он мне ничего не говорил.

-- Вот как... -- Тень задумчивости коснулась красивого лица Екатерины. -- Хорошо, я поговорю с ним об этом сама. Кстати, как Бисмарк? Всё ещё спит?

-- Говорят, скоро должен проснуться.

-- Пусть отдыхает, сколько потребуется. Его дорога сюда была очень нелёгкой... Если не секрет, какие знаки он выбрал на Маяке?

-- Он перевёл стрелку со знака Луны на знак Рейдера. И потом спросил, может ли стать рейдером сам. Как будто бы он уже выбрал свой путь.

Екатерина внимательно посмотрела на Худа:

-- Может, он всё-таки выбрал не путь рейдера, а тебя? Старшего брата с рейдерской нашивкой на рукаве?

-- Может, и так. -- Помолчав, Худ добавил: -- В этот раз Маяк спрашивал и меня. Словно хотел услышать, готов ли я стать Бисмарку старшим братом... У него есть настоящий брат, здесь, в Звёздной гавани. Но почему-то именно нас с ним странным образом связала судьба, ещё в Датском проливе.

Екатерина задумчиво проговорила:

-- Знаешь, чем мы отличаемся от людей? У них больше родственных отношений, чем у нас, кораблей. И наверное, самые глубокие из них -- отношения родителей и детей, старших и младших. А у нас нет ни родителей, ни детей, только братья и сёстры. Но запас любви одинаков и у нас, и у людей. И в глубине души мы хотим быть для кого-то не просто старшим братом или сестрой, а кем-то вроде отца или матери. -- Она улыбнулась задумчиво и с лёгкой грустью: -- Как боевой корабль, я всю жизнь плавала с людьми, но только здесь по-настоящему узнала их.

На несколько мгновений она ушла в какие-то свои сокровенные мысли, но потом вернулась к реальности:

-- И всё же я хотела бы посоветовать: постарайся отговорить Бисмарка от идеи стать рейдером. Ему и так хватило мрака и ужаса. Зачем ещё раз испытывать это, спускаясь в бездну? Пусть лучше идёт в Дальний патруль вместе с братом.

-- Я, конечно, постараюсь, но... пусть он сам решит за себя.

-- Я понимаю. Просто пусть это будет не сиюминутное решение. Ты ведь знаешь, что такое путь рейдера. В любом случае, сначала Бисмарк должен пройти общую учебную программу, как и все новоприбывшие. А там будет видно... Да, на планшете я оставила тебе более подробные замечания. Просмотри, когда найдёшь время.

-- Хорошо. -- Худ поднялся: -- Я пойду. Тем более, что тебя уже ждут.

Он уже заметил Вилфреда, остановившегося чуть поодаль в глубине липовой аллеи. Обернувшись, Худ кивнул другу.

-- Доброго плавания, -- простился он с Екатериной.

-- Доброго плавания, -- пожелала Екатерина в ответ. Худ быстро зашагал прочь. Екатерина поднялась со скамейки и прошла вглубь аллеи к ожидавшему её Вилфреду. Взяла его под локоть тонкой изящной рукой, и они вдвоём пошли по аллее, негромко о чём-то беседуя.


Сквозь дрёму Бисмарк слышал чьи-то шепчущиеся голоса:

-- Женька, тебе приходилось решать такие задачи?

-- Да, на курсе геометрии многомерных пространств в прошлом году. А что, у тебя не получается?

-- Ответ не сходится с тем, что в учебнике... О, а что у тебя за книга?

-- "Цусима". Олег дал почитать.

-- А можно посмотреть?

-- Там же движущиеся картины и звук. Шуметь будет.

-- Ну я только загляну. -- Послышались как будто отдалённые крики и звуки орудийных залпов, и мальчишеский голос воскликнул от неожиданности: -- Ой!..

Что-то упало на пол. Второй мальчишеский голос с упрёком произнёс:

-- Ну вот, и книгу уронил, и Бисмарка разбудишь раньше времени.

-- А я и так уже не сплю, -- отозвался Бисмарк, услышав своё имя.

Открыв глаза, он повернул голову. В небольшой светлой комнате за письменным столом сидели двое мальчишек. Один что-то чертил в тетради, второй наклонился, чтобы поднять толстую книгу, которую, видимо, только что выронил. А сам он лежал на диване, укрытый клетчатым пледом.

Бисмарк сел, оглядываясь:

-- Где это я?.. А вы кто? -- спросил он мальчишек, ловя себя на ощущении, что они ему странно знакомы.

-- Ты что, не узнаёшь? -- спросил светловолосый мальчишка, поднявший книгу с пола. -- Я же твой брат!

-- Тирпиц! -- Бисмарк вскочил и обнял брата. Потом перевёл взгляд на второго парнишку, повыше и постарше, с тёмными прямыми волосами: -- Принц Ойген... Это ты?

-- Ну а кто же ещё? -- Ойген обнял Бисмарка. -- Привет, боевой товарищ! И не зови меня "принцем". Лучше просто Ойген.

-- Или Женька, -- встрял Тирпиц. -- Его так в русском ланге прозвали. Ну, типа Ойген по-русски. А меня лучше звать Алом. Потому что Альфред Тирпиц.

-- Ал. Женька... -- повторил Бисмарк непривычно звучащие имена. -- А... вы как сюда попали? Тоже через Маяк?

-- Ну да, а как же ещё, -- подтвердил Ойген. Бисмарк, холодея от тревожных предчувствий, спросил:

-- А... до Маяка?

-- Давай не будем об этом сейчас, -- попросил Ойген. Ал поддержал его:

-- Да, потом как-нибудь расскажем. А сейчас лучше пойдём погуляем.

-- А Белый Рейдер? Худ? Где он?

-- Он заходил, когда ты спал, -- ответил Ойген, бывший в этой паре явно за старшего. -- Ушёл по делам, но сказал, что скоро подойдёт. Чаю или кофе хочешь?

-- Зачем? -- удивился Бисмарк.

-- Чтобы быть на ходу! -- пояснил Ал. -- Ну, это как топливо для не-корабельного облика. -- Он нетерпеливо потянул брата: -- Пойдём! Мы покажем тебе наш ланг.

-- Худ просил не уходить далеко, -- напомнил Ойген.

-- Ну так это и недалеко, всего два квартала, -- попытался возразить Ал, но Ойген был непреклонен:

-- Ага, будет очень вежливо. Худ придёт, а нас нет. А он так хотел дождаться, когда Бисмарк проснётся.

-- Ну ладно, -- с неохотой согласился Ал. -- Покажем тогда в другой раз. А сейчас просто погуляем в парке.

Мальчишки вышли из комнаты. Идя с братом и Ойгеном, Бисмарк смотрел вокруг во все глаза. Они шли длинным коридором. Вдоль стены тянулся ряд одинаковых дверей темного дерева. В промежутках между дверьми -- картины, в основном на морские сюжеты. Над картинами -- светильники, дававшие мягкий оранжево-белый свет. Как это непривычно, подумал Бисмарк. Будто он сам находится внутри огромного корабля.

Они спустились по лестнице, прошли мимо фонтана в пустом и прохладном холле, и вышли наружу. Бисмарк прикрыл рукой глаза с непривычки, таким ярким и залитым светом было всё вокруг. От входа с атлантами вниз сбегали каменные ступени, а дальше тянулась песчаная дорожка, прямая как стрела, ведущая к большому фонтану среди цветущих деревьев. По сторонам дорожки вдоль зелёного газона были разбиты клумбы, усаженные синими и ярко-жёлтыми цветами.

Ойген куда-то сбегал и вернулся с тремя кружками, прикрытыми крышками.

-- О, вот и кофе, -- обрадованно проговорил Ал. Взяв у приятеля две кружки, он подал одну из них Бисмарку. На кружке был замысловатый герб, который мальчишка тут же начал разглядывать.

-- Это герб английского ланга, -- пояснил Ойген, отпивая свой кофе. -- Лангами называют кварталы, где живут корабли из одной страны. Как у мальтийских рыцарей... Худ принёс тебя сюда, потому что сам живёт здесь. А мы вообще-то живём в немецком ланге.

-- Ну да, ты больше живёшь у русских, -- заметил Ал, дуя на свой кофе, чтобы быстрее остыл. -- Всё время пропадаешь у Олега, когда он не в патруле... А что мы стоим? Пойдёмте хоть здесь немного походим!

Прихлёбывая на ходу кофе, они направились к фонтану. Бисмарк широко распахнутыми глазами смотрел вокруг. Он никогда не видел столько солнца и столько цветов и оттенков. Ему показалось, что он вдруг начал крениться.

-- Голова идёт кругом с непривычки, да? -- спросил Ал. Бисмарк кивнул:

-- Ага...

-- Ничего, сейчас пройдёт, -- успокоил Ойген. -- Давай посидим у воды.

Они дошли до фонтана -- круглой чаши с гладкими каменными краями и веером водяных струй, бьющих из середины. Бисмарк сел на край чаши и опустил ноги в воду. Прикосновение знакомой стихии немного привело в чувство мальчишку, оглушённого обилием красок и света. Впрочем, он уже начал привыкать к этому яркому и красочному миру. Отпивая из чашки кофе (казавшийся ему невероятно вкусным), он с интересом смотрел по сторонам.

Мимо проходили люди, идушие по своим делам. Впрочем, он не был уверен, люди ли это или корабли в человеческих обликах. Молодые или подростки, как он сам. Проходя, они здоровались. Открытые лица, приветливые взгляды, спокойные улыбки. Нет той напряжённости и настороженности, свойственной кораблям и людям на земле. Не говоря уже о Мёртвом заливе, где никто никогда не улыбался...

Теперь, сидя на краю фонтана, звенящего множеством водяных струй, глядя на солнечные блики, играющие на воде, и деревья, цветущие крупными белыми и красными цветами, Бисмарк удивлялся, как же он жил до этого. Воспоминания о земле отдалились и словно подёрнулись лёгкой дымкой. А пребывание в Мёртвом заливе казалось и вовсе чем-то нереальным, будто кошмарный сон. Единственной реальностью был этот светлый мир с высоким синим небом, яркой зеленью и приветливыми взглядами прохожих, -- мир, словно обнимавший его теплом и ласкою.

Мир, куда привёл меня Белый Рейдер, подумал он. Мир, где нас любят и ждут...

-- Ты что задумался? -- спросил Ал.

-- Да так, -- ответил Бисмарк. -- Кажется, я начинаю привыкать... А что там? -- он махнул рукой в сторону лужайки за деревьями, откуда доносились оживлённые голоса.

Ойген присмотрелся:

-- Эсминцы зарубаются в волейбол. Сходим посмотрим?

Допивая на ходу кофе, мальчишки по дорожке, извивающейся как лента, прошли под цветущими магнолиями к зелёной лужайке. На лужайке между двумя вбитыми в землю столбами была натянута сетка. С той и с другой стороны стояли игроки -- парни и девушки, с оживлёнными возгласами перебрасывающие друг другу мяч.

Они все были похожи друг на друга -- одинаково невысокие, одинаково ладно и крепко сложенные, с одинаковыми густыми светло-русыми волосами. Как будто братья и сёстры. Все они были в майках с изображением жёлудя на груди и номером на спине.

Один голос, низкий, чуть хрипловатый, звучавший чаще и громче всех, Бисмарк узнал. Тот самый маленький эсминец, рвавшийся в бой возле границы. Принадлежал этот голос девушке с короткой стрижкой и мускулистыми плечами, в майке с номером 20. Она, похоже, была главным заводилой на волейбольном поле.

Она тоже узнала Бисмарка.

-- Надя, постой вместо меня! -- распорядилась девушка, обратившись к своей приятельнице, с волосами, убранными в "конский хвост", отдыхавшей в стороне вместе с двумя братьями. Покинув игровое поле, она подошла к мальчишкам.

-- Привет! -- по-свойски поздоровалась девушка и обратилась к Бисмарку: -- Ну как, Биз? Осваиваешься?

-- Да, -- ответил мальчишка, немного удивлённый таким сокращением своего имени. -- Здесь хорошо.

-- Ну так это же Звёздная гавань! Здесь не может быть по-другому. Хочешь с нами в волейбол!

-- Я не умею.

-- А что тут уметь? Просто отбиваешь мяч. Главное, чтобы он не упал на твоём поле.

-- Вообще-то мы ждём Худа, -- напомнил Ойген. -- Он должен скоро придти.

-- А, понятно. А мы тренируемся, -- пояснила девушка. -- На следующей неделе играем против Акасты.

-- Фьюри, а где ваш капитан? -- поинтересовался Ал. -- Обычно Ливерпуль всегда с вами.

Фьюри нахмурила светлые брови.

-- В доке он. -- Заметив тревогу в глазах мальчишек, она поспешила пояснить: -- Да ничего страшного... теперь уже. -- Помолчав, она добавила: -- После того, как Худ увёл Биза, была ещё стычка с Призраками. Ливеру досталось торпедой в борт. Дурень он неосторожный...

Последние слова были сказаны не с осуждением, а словно бы грубоватой фразой Фьюри хотела прикрыть тревогу за того, кто ей дорог... Бисмарк вспомнил лёгкий крейсер, бывший в составе патруля Одейшеса. Один из тех, кто пришёл Худу на помощь... значит, его имя -- Ливерпуль.

-- Передавай ему привет, если увидишь, -- попросил Ал. -- Пусть побыстрее возвращается.

-- Передам, -- отозвалась Фьюри. -- Сегодня как раз собираюсь сгонять к нему.

Поболтав немного с Фьюри, мальчишки направились обратно к жилым зданиям английского ланга. Бисмарк снова подумал о том, как странно видеть себя и другие корабли в человеческих обликах. А ещё ему очень хотелось увидеть Худа. В человеческом или корабельном облике -- неважно. Лишь бы увидеть. Он соскучился по Белому Рейдеру.

Подойдя к зданию с атлантами у входа, мальчишки поднялись по лестнице и расселись на ступенях возле гранитных ног атлантов.

-- Чашки надо отнести, -- напомнил Ойген. -- Ал, я ходил за кофе. Теперь сходи ты.

-- Да ладно, потом отнесём, -- отозвался Ал. -- А пока сгружу себе на борт.

Он деловито сгрёб все три кружки к себе, и они исчезли одна за другой под его взглядом. Бисмарк удивлённо смотрел на эти манипуляции.

-- В не-корабельном облике мы можем перебрасывать вещи к себе-кораблю на борт, -- пояснил Ойген.

-- В корабельном тоже, -- встрял Ал. -- Ты потом увидишь в порту, как происходит погрузка у пассажирских кораблей. Никаких кранов. Просто смотрят на предмет и мысленно переносят его к себе.

-- Главное потом не забыть разгрузиться, -- добавил Ойген. -- У тебя в трюме, наверное, уже склад пустых чашек.

-- Зато всё сразу и выгружу, -- нашёлся Ал и поинтересовался у Бисмарка: -- Биз, а ты чем хочешь заняться? Ну, в смысле, здесь, в Звёздной гавани?

-- Он только прибыл, а ты уже спрашиваешь, -- хмыкнул Ойген. -- Дай осмотреться человеку, то есть, кораблю.

Бисмарк рассеянно посмотрел на них:

-- А вы чем будете заниматься?

-- Мы собираемся в Дальний патруль! -- охотно пояснил Ал. -- Это как на Границе, но только в космосе. Там ведь тоже всякое бывает. А то давай с нами!

-- Я... наверное, нет. -- Бисмарк сжал пальцами звезду на цепочке: -- То есть я хотел бы с вами, но... я стану рейдером.

-- Рейдером? -- присвистнул Альфред. -- Так ты больше будешь сидеть на берегу, чем ходить в море.

-- Это такое правило, -- пояснил Ойген. -- После каждого рейда в бездну нужно определённое время жить в городе. Ходить в церковь, молиться. Просто отдыхать. Чтобы бездна не завладела твоим сердцем. И вообще-то в рейдеры мальчишек не берут.

-- Значит, подожду. -- Бисмарк продолжал теребить звезду на цепочке. Теперь и Ойген с Альфредом заметили подарок Мериэл:

-- Ух ты! Талисман Звезды морей? Это крылатые сёстры подарили?

-- Ну... да. Вообще-то это я сам попросил у Мериэл, -- признался Бисмарк. Альфред задумчиво проговорил:

-- Они добрые, Эарвина и Мериэл... И у них сила Звезды морей. Которой они умеют исцелять души... Когда меня привели к Маяку, я всего боялся. Как будто бы страх Мёртвого залива забрался мне в трюмы и никак не хотел оттуда вылезать. Эарвина сидела рядом, гладила меня по голове. И страх постепенно уходил, пока не ушёл весь. А Женька вообще пробыл у них целую неделю, и только потом Олег его забрал.


Возвращаясь, Худ заметил Бисмарка с Ойгеном и Альфредом. Мальчишки сидели на ступенях у ног атлантов возле входа и оживлённо болтали. Он приостановился, глядя на них, и улыбнулся.

Как хорошо, что они быстро подружились.

Так получилось, что Худ имел отношение к судьбе и Ойгена, и Альфреда. Тирпица он сам поднимал из бездны. Это была его последняя миссия совместно с Екатериной, после чего Худ получил разрешение ходить в рейды самостоятельно. А Ойген... Это было уже позже, после Второй Мировой войны. Худ с Вилфредом шли в Мёртвый залив совершенно по другому делу. И остроглазый Вилфред разглядел среди мёртвых обломков живой корабль.

Когда Худ подошёл ближе, он ужаснулся. Незнакомый корабль дрейфовал в черных водах, не зная, куда и зачем идёт. Его взгляд... Худ никогда не забудет этот неподвижный, застывший взгляд, в котором отпечатался какой-то недавно пережитый ужас. Только потом Худ узнал про операцию "Перекрёстки", где Ойген, переименованный американцами во "вспомогательный корабль", служил целью для атомной бомбы...

Худ отбуксировал Принца Ойгена до границы и передал русскому патрулю, возглавляемому крейсером Олегом. Олег и отвёл Ойгена к Маяку. И потом стал для немецкого корабля старшим другом, даже, вернее, добрым и заботливым старшим братом. Олег и прозвал Ойгена на русский манер -- Евгением, Женькой. Альфреда, тоже часто бывавшего с Ойгеном в русском ланге, соответственно прозвали Алом, Алькой.

Словно почувствовав взгляд Худа, Бисмарк повернул голову, и рейдер встретил его улыбку, радостную и немного смущённую. Он улыбнулся в ответ и ободряюще кивнул.

-- Худ, мы тебя ждали! -- радостно сообщил Ал. -- Мы с Бизом походили вокруг, но не уходили далеко, как ты и просил!

-- Биз? -- удивился Худ. -- Это кто тебя так прозвал?

-- Фьюри! -- снова встрял Ал. -- Она тренируется на волейбольной площадке с другими Акорнами. Они будут играть против Акасты. А Ливерпуль всё ещё в доке. Потом у них была ещё стычка с Призраками, и в него попало торпедой.

-- Понятно. -- Худ словно наяву увидел картину сражения: патруль Одейшеса, отстреливающийся от Призраков солнечными снарядами, вода, вскипевшая чёрным фонтаном возле борта крейсера, и отчаянный крик Фьюри: "Ливер!.." Сколько таких сражений они прошли вместе, и сколько сражений ещё впереди... Отогнав тревожные мысли, рейдер улыбнулся:

-- Ал, ты выкладываешь новости не хуже "Городского курьера"... Я на сегодня освободился. Бисмарк, хочешь посмотреть город? Да и вы можете составить компанию, -- пригласил он Ойгена и Ала.

-- Ура! -- обрадовался Альфред, но Ойген напомнил:

-- Ал, нам ещё делать домашнее задание.

-- Ну вообще-то да, -- неохотно согласился Ал. -- Тогда мы вечером зайдём. Биз, а где ты будешь жить -- в нашем или английском ланге?

-- Ну, наверное, в нашем, -- произнёс Бисмарк. -- Я же всё-таки немец.

-- Вот вам, кстати, поручение, мальчишки, -- добавил Худ. -- Организуйте Бисмарку комнату в жилых корпусах.

-- А чего организовывать? -- беспечно отозвался Ал. -- Там есть свободная, рядом с моей.

запись создана: 20.08.2011 в 04:16

@темы: Фьюри, Белый рейдер

---

Белый рейдер, глава 2

[HMS Almira]

Белый рейдер

Ventis Secundis
"С благоприятными ветрами!"
(официальный девиз корабля HMS Hood)

Действующие лица
Бисмарк (KMS Bismarck), линкор немецкого флота)
Худ (HMS Hood), линейный крейсер, флагман Королевского флота)
Вилфред, английский моряк
Одейшес (HMS Audacious), линкор Королевского флота)
Ливерпуль (HMS Liverpool), лёгкий крейсер Королевского флота
Фьюри (HMS Fury), эсминец класса Акорн
Принц Ойген (Prinz Eugen), тяжёлый крейсер немецкого флота
Тирпиц (KMS Tirpitz), линейный корабль немецкого флота
и многие другие.

Время: примерно 1950 год
Место: Звёздная гавань

Глава 1

Глава 2

Открыв глаза, он увидел небо. Бескрайнее и синее, как океан. И такое же бездонное. По небу плыли редкие кораблики облаков. Он повернул голову и увидел солнце -- яркое, но не слепящее. Почему-то просто оттого, что он видит небо и солнце, ему было хорошо.

Повернувшись в другую сторону, он заметил человека в белом кителе, покрытом гарью и пылью, словно тот только что вышел из кочегарки. На кителе смутно просматривалась эмблема -- ворон, держащий в лапе якорь. Смутно знакомая эмблема... Человек сидел на песке рядом с ним. У человека было длинное узкое лицо, брови с изломом и светлые волосы, стриженые "ёжиком". Серые с голубым глаза смотрели приветливо и спокойно. Когда он встретился взглядом с этими глазами, в них появился тёплый свет.

-- С пробуждением, братик, -- сказал человек и улыбнулся сдержанной, ласковой улыбкой.

"Братик?" -- удивился он. И подумал: почему этот человек такой большой? Или это он сам стал маленьким? Он рывком сел и удивлённо осмотрел себя. У него тоже оказались человеческие руки и ноги. "Я что, сам стал человеком?"

-- Не удивляйся, -- проговорил человек в кителе. -- Эту часть пути мы проходим в не-корабельном облике.

"Точно, я корабль! -- начал вспоминать он. -- Моё имя..."

-- Бисмарк! -- Со стороны моря по золотистому песку к ним шёл ещё один человек, в синей форме морского офицера, с открытым и смелым лицом. Он вспомнил этого человека, стоявшего на корме Белого Рейдера. Человек спросил: -- Ну как ты?

-- Я... ничего не понимаю, -- ответил он, садясь. -- Бисмарк... Это моё имя, да? А где Белый Рейдер?

-- Рядом с тобой, -- улыбнулся человек в офицерской форме. -- Не узнаёшь его?

Бисмарк перевёл взгляд на мужчину в белом кителе.

-- Белый Рейдер... Это ты?


Худ посмотрел на светловолосого мальчишку с длинной чёлкой, сидевшего обхватив колени. Тонкую мальчишечью фигуру закутывал белый балахон. Глядя на него, трудно было поверить, что в корабельном облике это могучий и грозный линкор, за которым посылали в погоню чуть ли не весь Королевский флот. Где-то в глубине души Худ ощутил беспокойство. Когда он скажет Бисмарку своё настоящее имя, придётся поговорить и о сражении в Датском проливе. Им обоим никак не пройти мимо этого тягостного момента... Рейдер чуть улыбнулся и проговорил:

-- Да, это я. Можешь звать меня Худ.


-- Худ... -- повторил Бисмарк. Воспоминания постепенно возвращались. Сражение в Атлантике, первый серьзный бой, в котором ему пришлось участвовать. Гром его собственных орудийных залпов. Английский корабль, из середины которого вдруг вырвался в небо огромный столб пламени...

-- Так звали корабль... который я потопил, -- выговорил наконец Бисмарк. -- Он взорвался и переломился пополам. И утонул так быстро и страшно...

Взгляд Худа стал серьёзым.

-- Бисмарк... Это был я.

-- Ты? -- Бисмарк ошарашенно посмотрел на Худа. -- Не может быть... Белый Рейдер! Не может быть, что это ты!..

-- И тем не менее это правда, -- проговорил Худ. Взгляд мальчишки из удивлённого стал настороженным:

-- Зачем ты тогда меня спас? Чтобы... сдать англичанам?

Худ ласково и чуть грустно улыбнулся в ответ:

-- Та война давно закончилась... А в мире, куда мы идём, люди не воюют. И никто не отдаёт кораблям приказы уничтожать друг друга.

Взгляд Бисмарка всё еще оставался недоверчивым. Худ положил ему руку на плечо:

-- Послушай... Меня ведь тоже посылали убить тебя. Такой был у меня приказ. Люди командовали нами, а ими командовала смерть. Но в Звёздной гавани смерти нет.

-- Нет смерти? -- спросил мальчишка. -- И кораблям не нужно убивать друг друга?

-- Не нужно, Бисмарк, -- с мягкой улыбкой подтвердил Худ.

Мальчишку наконец отпустило беспокойство:

-- Хорошо, что не нужно... -- Он поднял на рейдера серые с голубым глаза: -- Прости... я тебя огорчил, да?

-- Всё в порядке, -- тепло улыбнулся Худ. -- Я знал, что нам не пройти мимо этого разговора... Но будем считать, что мы разобрались.

-- Ага! -- Бисмарк улыбнулся в первый раз за всё это время, и Худ заметил, какая у него светлая мальчишеская улыбка. "Братик", -- тепло подумал он. На земле смерть столкнула их как врагов. Но они оба преодолели смерть, и может, это их так сближает...

Бисмарк посмотрел на небо, и в глазах его словно прибавилось голубизны:

-- А я и забыл, что днём небо такое синее... Я помню ночное, звёздное небо. Но в Мёртвом заливе не бывает звёзд.

-- Ты увидишь и звёзды, -- пообещал Худ. -- Мы будем ходить по звёздному океану. Ну что, братик, пойдём? Идти можешь?

"Как тепло, когда он называет меня братиком", -- подумал Бисмарк. Попытался встать и не смог:

-- Топливо закончилось, что ли...

-- Вилфред, у тебя осталось что-нибудь во фляге? -- спросил Худ своего друга, деликатно отошедшего в сторону во время их с Бисмарком разговора.

-- Осталось, -- подойдя, Вилфред снял с пояса свою флягу. -- Как раз парню заправиться до Маяка.

-- У тебя там кофе или что-то покрепче? -- поинтересовался Худ, принимая флягу из рук друга.

-- Покрепче, -- ответил Вилфред. -- Но сейчас, я думаю, это самое то.


Напиток из фляги Вилфреда оказался действительно тем, что нужно. Бисмарк почувствовал внутри тепло, будто у него снова заработало машинное отделение. Сил прибавилось, и теперь он мог идти.

-- Я полечу предупрежу сестёр, -- решил Вилфред. И он действительно полетел -- превратился в чайку и взмыл в небо. Мальчишка проводил его удивлённым взглядом. Худ рассмеялся:

-- Ты тоже со временем так научишься, если захочешь.


Они шли к Маяку и разговаривали. Бисмарк расспрашивал Худа о Звёздной гавани, и ему всё сильнее и сильнее хотелось попасть туда. Мир, где корабли сами определяют свой путь. Где они живут в дружбе с людьми. И где можно встретить тех, кого потерял...

-- Худ, -- спросил он, -- а мой брат? И Принц Ойген? Они там?

-- Да, они оба в Звёздной гавани, -- подтвердил рейдер. -- И некоторые из твоих моряков тоже.

-- Значит, я их увижу! И моряков... Вот бы снова увидеть Ханса! Это мой матрос, он работал в машинном отделении. Мы с ним иногда говорили. Он меня понимал... А ещё он принёс Сэма, кота. Сэм так потом с нами и плавал.

-- Они оба спаслись, -- отозвался Худ. -- Ханса подобрал крейсер Дортсершир, а Сэма -- эсминец Казак. Твой кот пережил потом ещё два крушения и сейчас живёт мирно в Белфасте.

За разговором они и не заметили, как пришли к скале, на которой возвышался Маяк.

-- Нам наверх? -- понял Бисмарк и с мальчишеской ловкостью начал карабкаться по узкой лестнице, вырубленной в скале. Худ поднимался за ним, готовый в любой момент подстраховать, но мальчишка забирался сноровисто и легко, и вскоре они уже были наверху.

На площадке, окружённой балюстрадой из белого мрамора, Вилфред разговаривал с крылатой девушкой, скорее даже девочкой, подростком. Они одновременно повернулись к Бисмарку и Худу. Бисмарк так и застыл на месте, глядя во все глаза на крылатую девушку -- тонкую, лёгкую, со светлыми вьющимися волосами и глазами, в которых будто отражалась аквамариновая морская гладь.

-- Ты красивая... -- проговорил он и вдруг почувствовал страшную неловкость от того, что стоит перед ней в каком-то нелепом балахоне. Но девушка приветливо улыбнулась и подошла к нему:

-- А ты храбрый! Ты не испугался даже Призраков Бездны. Меня зовут Мериэл, -- представилась она. -- Моя старшая сестра, Эарвина, полетела к Истоку и скоро вернётся.

-- Я уже здесь! -- Белая чайка превратилась в крылатую девушку, чуть повыше и постарше Мериэл. В руках девушка держала маленький серебряный кувшин и пиалу. Налив из кувшина, она подала мальчишке пиалу с водой: -- Это вода из Истока. Ты долго был во владениях смерти, и эта вода исцелит раны твоей души.

-- Спасибо... -- проговорил Бисмарк, принимая пиалу из рук Эарвины и не сводя глаз с крылатых девушек. Мериэл принесла ещё две пиалы. Эарвина наполнила их, и младшая сестра подала чаши Худу и Вилфреду:

-- Вам тоже нужно испить воды жизни после долгой дороги в царстве смерти.

-- Благодарим, -- поклонились Худ и Вилфред. Приняв чаши из рук Мериэл, рейдер и офицер осушили их до дна. Бисмарк последовал их примеру.

Вода была прохладной и приятной на вкус. Она как будто смывала последние остатки мрака и ужаса из самых дальних уголков души. Допив, Бисмарк с учтивым поклоном вернул чашу Эарвине. И обнаружил, что теперь он не в нелепом белом балахоне, а в синей форме юнги с матросским воротником. "Ого, и эмблема моя вернулась!" -- удивился он, увидев на груди нашивку с трилистником. Такой же трилистник когда-то украшал его носовую часть.

Худ и Вилфред тоже изменились. С белого кителя рейдера исчезли следы пыли и копоти, а у Вилфреда на лице разгладилась не одна морщина. Они оба словно помолодели на много лет. Видимо, так действовала чудесная вода.

-- Что такое Исток? -- спросил Бисмарк крылатую девушку. Эарвина улыбнулась.

-- Исток -- это то, откуда начинается вся жизнь. И он же -- Последнее Море.

-- Начало и в то же время конец, -- задумчиво проговорил мальчишка. Крылатая девушка уточнила:

-- Вернее сказать -- вечность.

-- Вечность... Ну да! -- согласился Бисмарк. -- Где же ещё одновременно могут быть начало и конец?

-- Нет конца, Бисмарк, -- чуть улыбнулась Эарвина. -- Жизнь бесконечна.

-- Ого, да у вас тут прямо философский диспут! -- весело заметил Вилфред, подойдя вместе с Худом и Мериэл. -- Ребята, полечу-ка я в Адмиралтейство. Доложу об успешной операции и подготовлю новоприбывшему посадочное место.

Простившись с крылатыми девушками, он снова превратился в чайку и исчез под аркой входа в Маяк. Худ кивнул на белую башню Маяка:

-- Нам тоже туда. Маяк всех дорог приведёт нас в Звёздную гавань.

-- Маяк будет испытывать тебя, -- проговорила Эарвина, обращаясь к Бисмарку. -- Поднимаясь по лестнице, ты будешь вспоминать. Не все воспоминания окажутся приятными, но не гони их прочь.

-- Да-да, смотри им в лицо! -- подтвердила Мериэл. -- Ты же храбрый!

-- Маяк поможет тебе оставить прошлое позади и примириться с собой, -- продолжила Эарвина. -- Потом ступени закончатся, и ты поднимешься в фонарное помещение. Там тебе нужно будет перевести стрелки на часах. Как именно, ты поймешь сам.

-- А если что, Худ тебе подскажет! -- добавила Мериэл. -- И тогда Маяк откроет дорогу в Звёздную гавань.

-- Как странно... Маяк всех дорог... -- задумчиво проговорил Бисмарк и спохватившись, поблагодарил крылатых девушек: -- Спасибо!

-- Благодарю вас, Эарвина и Мериэл, -- учтиво поклонился Худ и положил руку на плечо мальчишки: -- Ну что, пойдём?

-- Доброго плавания! -- помахали им руками сёстры.

Уже пройдя под аркой, Бисмарк вдруг обернулся.

-- Я сейчас... -- пробормотал он. Подбежав к крылатым девушкам, он остановился и почему-то смущаясь, спросил: -- А я ещё вас увижу?

-- Увидишь, если вдруг соскучишься, -- улыбнулись Эарвина и Мериэл.

-- А... можно попросить у вас что-нибудь на память? Чтобы чаще о вас вспоминать?

Эарвина и Мериэл переглянулись с улыбкой. Потом Мериэл сняла со своей шеи тонкую цепочку со звездой:

-- Вот, возьми. -- Она сама надела цепочку мальчишке на шею: -- Это знак Звезды морей. Он будет оберегать тебя. И он никогда не потеряется.

С этими словами она поцеловала мальчишку в лоб. Вконец засмущавшись, Бисмарк поклонился девушкам и побежал ко входу в Маяк, где его дожидался Худ.


-- Он славный мальчишка, -- проговорила Мериэл, когда они ушли. -- В Звёздной гавани у него должна быть яркая судьба... Мне кажется, он станет рейдером.

-- Да, у него душа рейдера, -- согласилась Эарвина. -- Ты правильно отдала ему талисман Звезды морей... И мы не раз его увидим.


Белая лестница с ажурными перилами бесконечной спиралью уходила вверх. На стенах горели свечи в серебряных канделябрах. Но и без свеч здесь было светло. Светло и просторно. Словно бы сами стены маячной башни излучали свет.

Бисмарк шёл рядом с Худом. "Маяк будет испытывать меня, -- размышлял он, вспоминая слова Эарвины. -- Интересно, как?" Что может быть хуже того мрака и отчаяния, в котором он уже побывал, Бисмарк не мог представить. Да и не будет Маяк причинять ему боль, он это знал. И всё же в глубине души он ощущал смутное беспокойство.

Худ молчал, только во взгляде его, когда он смотрел на мальчишку, появлялся тёплый свет. "Как хорошо, когда он называет меня братиком, -- думал Бисмарк. -- А я... могу ли я... имею ли право быть ему братом?"

Сражение в Датском проливе вдруг вспомнилось с необычайной яркостью. Его и Принца Ойгена преследуют два английские корабля -- линкор и линейный крейсер. Их курсы сближаются, к счастью, под невыгодным для англичан углом. Англичане дают несколько залпов. Снаряд пробивает топливные баки на носу, и Бисмарк понимает -- это не игра, не учения, это серьёзно. Они отвечают англичанам огнём, на палубе крейсера вспыхивает пожар... Бисмарк получает ещё два попадания, но не обращая внимания на повреждения, продолжает огонь.

Вот линейный крейсер разворачивается, чтобы задействовать пушки по всему борту... Бисмарк даёт залп, неожиданно удачный. Из середины корабля вырывается огромный столб пламени, и линейный крейсер разламывается пополам, как щепка. Обе половинки тонут с ужасающей быстротой, и Бисмарк вдруг отчетливо осознаёт -- сегодня он впервые потопил настоящий, живой корабль...

Он знал, что создан для войны, и с нетерпением ждал своего первого настоящего сражения. Но эта быстрая и страшная смерть как будто сдвинула в нём что-то раз и навсегда.

Бисмарк смутно помнил, как, продолжая стрелять, что-то кричал Принцу Ойгену -- кажется, спрашивал о повреждениях. Помнил, как преследовавший их английский линкор отстал, прикрывшись дымовой завесой... У него самого был дифферент на нос, одну из бойлерных постепенно затапливало, из пробитого бака текло топливо, оставляя нефтяной след. Но он не думал о своих повреждениях. Перед внутренним взором всё ещё стояла страшная картина: взметнувшийся в небо столб пламени и разваливающийся надвое английский корабль. Из радиопереговоров он знал имя корабля: Худ...

-- Я не могу... не имею права... -- повторял Бисмарк, не замечая, что говорит вслух. Худ остановился, встревоженно глядя на него:

-- Ты в порядке, братик?

Бисмарк поднял на него глаза:

-- Белый Рейдер... Не называй меня братом, хорошо?

-- Почему? -- в глазах Худа появилось огорчение. -- Тебе это неприятно?

"Нет, мне очень тепло, когда ты меня так зовёшь. Но..." Мальчишка выкрикнул:

-- Я же твой убийца! Я не могу быть твоим братом!.. -- Он сел на ступеньку: -- Я не пойду дальше. Я должен вернуться... в Мёртвый залив. Там мне самое место. Прости, Белый Рейдер. Но лучше бы ты меня не спасал.

-- Бисмарк... -- Худ сел рядом с ним. -- Я ведь говорил, что сам был послан потопить тебя. И... ты ведь убил только меня. А я принёс гораздо больше смерти, чем ты.

-- Ты убивал? -- спросил Бисмарк и тут же понял нелепость своего вопроса. Ведь Худ -- военный корабль намного старше его, успевший поучаствовать в морских битвах задолго до их встречи в Датском поливе.

-- Да, убивал, -- подтвердил Худ. -- Я немало повоевал до сражения в Датском проливе. И случалось всякое... Но ничто мне так не запомнилось, как операция "Катапульта".

Когда Франция капитулировала, меня отправили на Средиземное море в составе соединения "H". Нашей задачей было не допустить, чтобы боевые корабли французского флота, базировавшиеся в Алжире, попали в руки нацистской Германии. Французам был предъявлен ультиматум, который они отвергли. Французские корабли вопреки требованиям Англии начали покидать порт. И тогда нам отдали приказ открыть огонь.

Нас было трое -- я и два линкора, Валиант и Резолюшн. Нас поддерживали авианосец и несколько эсминцев. Первым же удачным залпом мы потопили французский линкор Бретань. Был сильный взрыв, и корабль пошёл ко дну, унеся с собой почти тысячу моряков... Потом я не раз видел его во сне, слышал его предсмертный крик. И гораздо позже, идя по тёмным водам Мёртвого залива, я боялся, что снова увижу его -- умирающего, а может, уже и умершего...

Нас строят как военные корабли. Нас готовят к войне. Но в глубине души у нас всё равно живёт чувство, что война и смерть -- это неправильно. И в какой-то момент это чувство прорывается наружу. И тогда начинаешь всё видеть другими глазами.

Помолчав, Худ добавил:

-- Когда я поднимался по этой лестнице в первый раз, я тоже остановился и сел на ступеньку. Я думал: а имею ли право идти дальше? Достоин ли я Звёздной гавани после того, что сделал? И тут появился человек в морской форме. Один из моих офицеров, погибших вместе со мной. Каким-то образом он узнал меня в не-корабельном облике... Когда я ему сказал, что не пойду дальше, он улыбнулся: "Да ну, брось! Раз мы здесь, мы прощены. Да и в Звёздной гавани ты принесёшь гораздо больше пользы, чем плавая среди призраков Мёртвого залива".

-- Это был Вилфред? -- догадался Бисмарк. Худ улыбнулся:

-- Да, это был он... И он сказал мне слова, которые я теперь скажу тебе. Если Звезда морей даровала тебе прощение, то и ты должен простить себя.

-- Звезда морей... -- Бисмарк потрогал звезду на цепочке. -- Она добрая... как Эарвина и Мериэл.

Он как будто снова услышал голос Эарвины: "Ты будешь вспоминать. Не все воспоминания будут приятными, но не гони их прочь". Значит, в этом и состоит испытание -- принять своё прошлое со всеми ошибками, извлечь из него урок и наконец простить себя?.. Бисмарк поднял глаза на Худа:

-- А ты... простил меня?

-- А как ты думаешь? -- отозвался рейдер со сдержанно-тёплой улыбкой. Мальчишка помолчал и ткнулся головой в его белый китель:

-- Спасибо тебе... брат.

Худ ласково взъерошил его светлые волосы. Бисмарк молчал, уткнувшись лицом в китель рейдера. Он продолжал вспоминать.

...Известие о гибели флагмана шокировало весь английский флот. Эфир над Атлантикой облетело короткое сообщение-приказ, озвученное Черчиллем: "Потопить Бисмарк!". Слушая радиопереговоры, Бисмарк почти физически ощущал жгучую ненависть кораблей Королевского флота. Все, кто был поблизости, устремились в погоню за ним. Но страшная смерть потопленного им корабля вызывала в нём горячее желание жить. Жить, несмотря ни на что.

Он надеялся уйди, добраться до французского порта и там переждать и отремонтироваться, но с полученными повреждениями он не мог быстро идти. В конце концов он сказал Принцу Ойгену,
чтобы тот оставил его и продолжал боевое задание в одиночку. Он знал: его настигают.

Торпеды, сброшенные самолётами с английского авианосца, повредили рулевой механизм, и он не мог больше держать курс, ходя кругами. Он чувствовал: это конец. Была слабая надежда на поддержку люфтваффе с земли, но надежда с каждым часом таяла.

Утро 27 мая. С северо-запада дул сильный ветер, океан был неспокойным. В то утро его настигли два английских линкора -- Родни и Король Георг Пятый. К ним на помощь подошли два тяжёлых крейсера -- Норфолк и Дортсершир. Он принял бой. Он не знал, на что надеялся, но решил не сдаваться. Он отчаянно не хотел умирать и собирался бороться до конца за себя и свою команду.

Он не стал спускать флага даже когда смолкли его пушки, одна за другой выведенные из строя. Его продолжали расстреливать, но он всё еще оставался на плаву. "Я не сдамся", -- повторял он про себя. "Не сдамся". "Я не сдамся", -- продолжал он говорить самому себе, даже получив несколько торпедных попаданий. "Они меня расстреливают с такой ненавистью... Но я не сдамся... Я не сдамся!" -- повторял он, когда линия горизонта вдруг начала клониться набок. И потом, уходя в бездну, он повторял: "Я не сдамся! Не сдамся!.."

-- Брат, скажи... -- тихо спросил Бисмарк. -- Субмарины... многие из них потопили больше кораблей, чем я. А меня... за что меня так ненавидели?

-- Они ненавидели не тебя. Они ненавидели то, что ты, по их мнению, собой олицетворял -- мощь нацистской Германии. Они расстреливали тебя как символ фашизма, и совсем забыли, что ты настоящий, живой. Прости их.

"Я постараюсь, брат, -- ответил про себя Бисмарк. -- Ведь ты же меня простил".

-- Пусть и это сражение останется в прошлом, -- сказал он и решительно поднялся: -- Я готов идти дальше! Нам ещё долго?

-- Это зависит от тебя, -- сдержанно улыбнулся Худ.


Они снова шли по лестнице, закручивавшей вверх белую спираль. Бисмарк сначала считал попадавшиеся на пути узкие окна и канделябры с горящими свечами, но через некоторое время сбился со счета. Худ шёл рядом и молчал, поглядывая на него. А лестница и не думала заканчиваться. "Это зависит от тебя" -- задумался Бисмарк над ответом рейдера на вопрос, как долго идти. Может, нужно вспомнить что-то ещё, понять и тоже оставить позади?..

Словно дожидаясь этого момента, память вернула его в прошлое, к спуску на воду. Вот он стоит на стапелях, увешанный гирляндами. Вокруг огромное скопление народа. На трибуне перед ним -- человек в военном мундире со свастикой на рукаве, произносящий пламенную речь. Этого человека он видел неоднократно. Он знал его имя, знал, что это правитель Германии, или, как люди называют его, "фюрер". И он знал, вернее, ощущал кое-что ещё.

Через этого невзрачного человека с жидкой чёлкой и нелепыми усами действовала странная и могущественная сила. Она заставляла людей поднимать руку в восторженном приветствии. Она заставляла их ощущать единство с собой и с фюрером, её проводником. Она же заставляла желать этого единства больше всего на свете. Было в этом что-то неправильное, но неудержимо-притягательное одновременно.

Вот фюрер закончил речь, и настал долгожданный момент спуска. Ветер полощет многочисленные флаги со свастиками. С теми свастиками, которые потом станут печатями, приковавшими его ко дну в мрачной глубине... Оркестр играет бодрую музыку. Нарядная дама произносит его имя и разбивает о его обшивку бутылку с шампанским. Он ещё подумал тогда -- что за нелепый обычай разбивать бутылку о нос корабля... Он медленно съезжает по стапелям к воде. Фюрер смотрит на него, и Бисмарка распирает от гордости. Сила, стоящая за этим непримечательным человеком, создала его, Бисмарка, огромным, могучим кораблём, настоящим владыкой океана. Да, океан будет принадлежать мне, сказал тогда про себя Бисмарк, впервые почувствовав упругое прикосновение морской стихии...

Но идя по морю, ощущая всем корпусом волны и ветер, он начинал думать по-другому. Мысли о владычестве уходили куда-то прочь. Ему просто нравилось идти по безбрежным просторам, рассекая неподвижное зеркало воды в штиль или борясь с захлёстывающими палубу волнами в штормовую погоду. Он был кораблём и поэтому любил море -- по-корабельному, всей душой. И море словно смывало с его души всю грязь и муть, накапливавшуюся во время стоянки у берега.

Однако на берегу, когда восторженные толпы, вскидывая руку, кричали "Зиг хайль!", он снова ощущал себя в фокусе той силы, которая железной рукой схватила целую страну и которая так же властно ухватила и его. И он вместе с людьми заражался общей эйфорией, когда появлялся фюрер, слуга и проводник этой силы...

Он должен рассказать Худу. Тень Гитлера -- последний барьер, разделяющий его и брата. И Бисмарк хотел раз и навсегда разрушить этот барьер.

-- Худ, я должен тебе кое-что рассказать. Гитлер... Странно так -- совсем непримечательный человек, даже некрасивый. Но когда он говорил, и команда, и я жадно ловили каждое его слово. Мы все были под его властью. И если бы он приказал, мы не задумываясь пошли бы на смерть. Или, что ещё хуже, убивать беззащитных. Да я и должен был топить безоружные гражданские суда! Он словно обладал силой, против которой невозможно устоять, -- наоборот, мне страстно хотелось служить ей!.. Что это за сила? Вдруг она всё ещё властвует надо мной?

-- Ты знаешь имя этой силы, -- серьёзно ответил Худ. -- И знаешь её настоящий лик. Это -- Смерть.

-- Да... -- помолчав, согласился Бисмарк. -- Но почему я не понял сразу?

-- Потому что тогда ты видел маску, а не её истинное лицо. Смерть умеет прикрываться эффектными масками. Она умеет облекать ложь в красивые слова. Иногда она посылает на землю своих слуг, таких, как Гитлер. Эти люди особенно искусны в разжигании вражды и ненависти. Они начинают самые жестокие войны. Они могут говорить о чём угодно -- величии нации или будущем счастье всех народов, -- но их действия выдают истинную цель. Они сеют вокруг себя страх, заставляют людей и корабли убивать друг друга, они отправляют живые души во мрак, к пьющим чужие страдания Призракам Бездны.

Некоторое время они шли молча. Потом Худ продолжил:

-- Смерть и её слуги ловят нас на наших слабостях... Тебе ведь тоже внушали, что ты -- самый могучий корабль, гордость флота, и что океан должен принадлежать тебе?

-- Да, -- признался Бисмарк. -- Я даже при спуске на воду думал об этом... А в океане все эти мысли уходили сами собой. Как будто бы их уносили волны и ветер.

-- Океан -- древняя и чистая стихия, -- отозвался Худ. -- Он был задолго до нас, кораблей, и задолго до людей. В нём когда-то зародилась сама жизнь... Когда идёшь по океану, он очищает душу. Всё суетное, наносное уходит само собой.

Помолчав, он продолжил:

-- Я ведь тоже, как и ты, был построен флагманом, гордостью флота. Я был очень известен, мои технические характеристики знал почти каждый житель Англии. И я тоже должен был пройти через искушение славой.

Меня часто посылали в дипломатические миссии. Однажды я возвращался с такой миссии. Был штиль. Ночь раскинула над океаном звёздный полог. Звёзды отражались в воде, казалось, что я плыву по небу... Звёзд было так много, и я вдруг подумал: а ведь их гораздо больше, чем нас, кораблей. И они не думают о том, кому принадлежит небо. Они просто светят. И я понял, что все мы -- и военные линкоры, и роскошные океанские лайнеры, и скромные буксиры в порту, -- все одинаково любим море. И все одинаково принадлежим ему. И каждый из нас -- звёздочка в огромном звёздном океане. И неважно, насколько ярко ты светишь, ведь главное -- светить.

-- Главное -- светить, -- задумчиво повторил Бисмарк, сжимая в пальцах звёздочку на цепочке, подаренную Мериэл.

Лестница неожиданно закончилась, и они оказались в помещении с колоколами. Колоколов здесь было множество -- больших и маленьких, позеленевших от времени и сияющих начищенной медью, подвешенных на разной высоте.

-- Мы почти пришли, -- улыбнулся Худ, но Бисмарк его не услышал. Мальчишка заворожённо смотрел на колокола, словно это было самое необычное, что он когда-либо видел в жизни.

Он дотронулся до ближайшего колокола -- осторожно, словно боясь нечаянно потревожить. Обернулся на Худа и спросил:

-- А они когда-нибудь звонят?

-- Звонят, если попросить, -- отозвался рейдер.

-- А... можно я попрошу? -- проговорил Бисмарк, словно стесняясь своей просьбы.

-- Ты не у меня спрашивай, а у Маяка, -- улыбнулся Худ.

Бисмарк поднял голову, видимо, мысленно обращаясь к колоколам. И они ответили на его просьбу, начав вызванивать спокойную, светлую мелодию. Что-то рождественское, подумал Худ. И снова странные параллели судьбы -- когда он здесь был впервые, колокола тоже звонили в ответ на его мысленную просьбу. И он тоже стоял и слушал, совершенно забыв, зачем сюда пришёл.

Бисмарк начал несмело напевать. Колокола словно помогали ему, чтобы он не сбился с мелодии. Голос мальчишки постепенно становился увереннее. Потом он попытался взять слишком высокую ноту, не сумел и смущённо замолк.

-- Что это за мелодия? -- мягко спросил Худ.

-- Не знаю, -- ответил Бисмарк. -- Я слышал её зимней ночью, за два месяца до моего спуска. Все рабочие ушли с верфи. Было морозно и тихо. Только где-то далеко звучала эта музыка. И мне казалось, что в это время на земле происходит что-то чудесное... Я ещё думал, как жаль, что не могу сойти со стапелей и приплыть в город, посмотреть, что же там происходит.

Помолчав, он добавил:

-- Потом вокруг меня звучала другая музыка. Под которую хотелось идти и бить врагов... -- Бисмарк спохватился: -- Брат, нам ведь нужно идти дальше? Подниматься по этому трапу?

-- Да, это лестница в фонарное помещение.

-- Там те самые часы? Понял! -- Подбежав к лестнице у стены, мальчишка ловко забрался вверх. Перед тем, как исчезнуть в круглом люке, он помахал рукой колоколам. Худ поднялся по трапу следом.

В фонарном помещении, возле прозрачной сферы с маленьким золотистым огоньком, тихо светящим внутри, Бисмарк уже изучал часы, стоявшие на белой подставке с изогнутыми ножками.

-- Как будто Эарвина и Мериэл, -- улыбнулся он, показав на украшавшие часы фигуры двух крылатых дев. -- Они говорили, я должен сам понять, как перевести стрелки... А я не знаю.

-- Видишь, здесь на циферблате не цифры, а символы, -- пояснил Худ. -- Выбери тот, который соответствует тебе.

-- Наверное, этот. -- Бисмарк тронул пальцем короткую стрелку, указывавшую на половинку луны. Оглянулся на Худа, задержав взгляд на нашивке, украшавшей рукав белого кителя рейдера. Якорь и звезда, льющая на него серебристые лучи... Снова посмотрел на часы и увидел на циферблате такой же символ.

Он решительно перевёл стрелку на якорь со звездой. Символы поменялись, только луна и рейдерский знак остались на месте.

-- Надо и вторую перевести... -- проговорил Бисмарк и коснулся длинной стрелки. Однако стрелка не сдвинулась с места. Он попытался сдвинуть её ещё раз -- вверх, вниз, -- но стрелка по-прежнему не поддавалась.

-- Брат! -- встревоженно обернулся Бисмарк. -- Я сделал что-то не так?

-- Ты... всё сделал так, -- отозвался Худ, взглянув на часы. Он заметил, что короткая стрелка указывает на символ рейдера. Души его коснулась тревожная тень: "Неужели ты хочешь тоже... снова в этот мрак и ужас?" А ещё он понял: сейчас всё не так, как раньше. Обычно Маяк сам открывал для него дорогу. А теперь Маяк спрашивает его. Как тогда, в первый раз.

Длинная стрелка указывала на символ моста. Худ перевёл ее на знак с трилистником -- эмблемой Бисмарка. "Я ведь не зря назвал тебя братиком, верно?.."

Огонёк, дремавший в центре прозрачной сферы, проснулся и вспыхнул, как маленькое солнце. Окно распахнулось и наружу вырвался золотой луч, превращаясь в мост, уходящий прямо в звёздное небо.

-- Ух ты... -- восхищённо проговорил Бисмарк. -- Нам по нему идти? Здорово!

Он тут же вскочил на золотую дорожку. Ветер взметнул его светлые волосы. Отбросив рукой упавшую на глаза чёлку, Бисмарк восхищённо оглядывался. Глаза его сияли:

-- Звёзды! Так много...

Худ ступил на звёздный мост следом за мальчишкой. Тёплое дыхание ветра коснулось лица. Бисмарк повернулся к нему со счастливой улыбкой:

-- Я так хотел увидеть звёзды, брат! А в Звёздной гавани их, наверное, ещё больше? И луна... там ведь она тоже есть? Только не такая, как в Мёртвом заливе, а настоящая?

-- Да, там есть и луна. И ночью она светит очень ярко. А на воде появляется серебристая дорожка... Говорят, по ней можно дойти до самой луны.

-- А ты пробовал?

-- Нет. Но мы с тобой как-нибудь попробуем.


Они шли по золотистому мосту -- лучу Маяка. Вот уже и маячная башня осталась позади, светя далёким огоньком. Бисмарк ничего не говорил, но лицо его сияло таким мальчишеским восторгом, что Худ не мог не улыбнуться. Они не то, чтобы спешили, но звёзды проносились мимо них с фантастической скоростью. И не только звёзды, но галактики и туманности, словно бы сам космос приветствовал их.

Наконец впереди показался остров, как будто плывший в звёздном океане. На острове был город, тянувшийся вверх многочисленными башенками и шпилями. Сейчас над городом была ночь.

-- Видишь? -- Худ показал на город. -- Это и есть Звёздная гавань.

-- Значит, мы почти пришли?

-- Да. Скоро мы будем дома.

-- Это здорово... -- отозвался Бисмарк. Худ заметил, что мальчишка уже не идёт, а еле плетётся. -- Я, кажется, сплю...

Рейдер еле успел подхватить его, когда он споткнулся и чуть не упал. Он оказался совсем лёгким. И не подумаешь, что в корабельном облике это могучий линейный крейсер.

-- Я не могу идти... -- проговорил Бисмарк. -- Я такой бесполезный... и тогда, когда ты сражался с Призраками, я не мог помочь тебе... Брат, а можно я тоже стану рейдером, как ты? Чтобы тоже спасать тех, кто в бездне...

Худ не успел ответить -- Бисмарк заснул со спокойной, счатливой улыбкой на лице. Мост тем временем начал опускаться, и вскоре Худ со спящим мальчишкой на руках ступил на залитые лунным светом плиты Адмиралтейской набережной.

Его уже ждали двое подростков в курсантской форме. Один повыше, темноволосый, с задумчивым взглядом. Второй с такими же светлыми волосами, как Бисмарк, и очень похожий на него лицом, но только волосы вьющиеся, а не прямые, и лицо улыбчивое, открытое.

-- Ойген, Альфред, что вы здесь делаете? -- спросил Худ.

-- Встречаем вас, -- ответил темноволосый парнишка. -- Вилфред сказал, что вы оба скоро появитесь.

-- Это мой братик? -- Альфред пристально вглядывался в лицо спящего Бисмарка. -- Он спит...

-- Вы тоже оба спали, когда вас сюда принесли. А он будет спать двое суток как минимум. После того, что он пережил, ему нужен хороший отдых. ("А мне бы на пару деньков в сухой док", -- добавил Худ про себя).

-- Мы за ним присмотрим, можно? -- попросили мальчишки.

-- Можно, -- разрешил Худ. -- Только не шумите, когда сидите с ним. И от учёбы, кстати, это вас тоже не освобождает.

запись создана: 28.06.2011 в 23:50

@темы: Белый рейдер

---

Белый рейдер, глава 1

[HMS Almira]

Итак, начинаю публиковать одну из корабельных историй. Что интересно, эта повесть была начата 24 мая, в день 70-летия гибели одного из кораблей -- героев этой истории. Второй герой погиб тремя днями позже. Как будто бы они оба захотели, чтобы о них рассказали.

Белый рейдер

Ventis Secundis
"С благоприятными ветрами!"
(официальный девиз корабля HMS Hood)


Действующие лица
Бисмарк (KMS Bismarck), линкор немецкого флота)
Худ (HMS Hood), линейный крейсер, флагман Королевского флота)
Вилфред, английский моряк
Одейшес (HMS Audacious), линкор Королевского флота)
Ливерпуль (HMS Liverpool), лёгкий крейсер Королевского флота
Фьюри (HMS Fury), эсминец класса Акорн
Принц Ойген (Prinz Eugen), тяжёлый крейсер немецкого флота
Тирпиц (KMS Tirpitz), линейный корабль немецкого флота
и многие другие.

Время действия: примерно 1950 г.
Место действия: Мёртвый залив - Маяк всех дорог - Звёздная гавань.

Глава 1

Он сидел на гранитных ступенях, спускающихся к воде. Пронизанное солнцем море тихо плескало у его ног. Здесь, в Адмиралтейской бухте, море всё же было другим -- не таким прозрачно-аквамариновым и безмятежным, как в Звездной гавани, а немного с оттенком стали.

Рядом на нагретые солнцем ступени присел мужчина в тёмно-синей форме морского офицера, с вьющимися каштановыми волосами и открытым, приветливым лицом:

-- Я принёс тебе кофе.

-- Спасибо, Вилфред. -- Он взял прозрачную чашку из рук приятеля и молча отхлебнул ароматный кофе с ванилью, продолжая смотреть на море. Вилфред сделал глоток из своей чашки, поглядывая на молчаливого товарища.

Высокий, в белом кителе с нашивками, редкими для Адмиралтейства. Короткие светлые волосы "ёжиком", чуть вытянутое узкое лицо. Длинные брови с изломом, вертикальная складка над переносицей. Глаза, по цвету похожие на море в Адмиралтейской бухте... Рейдер. На земле так называли корабли, уходящие в долгое плавание, чтобы вести самостоятельные боевые действия. Здесь так называют тех, кто совершает спуски в Бездну, чтобы спасать захваченные Призраками души...

-- Ты всё-таки планируешь эту операцию? -- нарушил молчание Вилфред.

-- Да, -- отозвался его собеседник, продолжая смотреть куда-то вдаль. -- Я уже подал запрос в Адмиралтейство.

-- Они разрешили?

-- Не сразу. Пришлось поуговаривать... Главным их возражением было, что это очень сложный, рискованный участок. Но против моего главного аргумента они ничего возразить не смогли. Нельзя жить спокойно, зная, что где-то в Бездне страдает живая душа... отчасти ведь и по моей вине.

-- Они дали поддержку?

-- Предлагали, но я отказался. Это будет моё сольное выступление.

Вилфред хотел возразить, но воздержался. Ведь его друг -- один из сильнейших рейдеров Адмиралтейства. Другие в такой опасной миссии будут ему только помехой. И всё же одному в черноту, в мрак отчаяния... Это ведь не просто спуск в Бездну. Там Бездна проникает в твою душу, пытается завладеть ею, отравить её. Не случайно рейдерам после каждой миссии положено определённое время оставаться в Звёздной гавани, восстанавливаться и отдыхать, отогреваться под добрыми лучами Звезды морей...

-- Ты точно решил пойти один? -- спросил Вилфред, пристально глядя на товарища.

-- Было бы лучше в одиночку, -- отозвался тот и неожиданно предложил: -- А ты не хочешь пойти со мной, Вилфред?

Вилфред с трудом скрыл удивление:

-- Я... рад, если буду чем-то полезен. -- Он решительно добавил: -- Я иду с тобой, Худ.

Они замолчали. Худ сделал ещё пару глотков кофе и неожиданно проговорил:

-- Даже тогда, когда взрывом мой корпус разломило на две части, я не мог на него злиться. Мальчишка, созданный в одержимой безумием стране, вооружённый и бронированный по последнему слову техники... Но всё же мальчишка. Ещё не понимающий разницу между игрой в войну и настоящей войной.

Вилфред поражённо смотрел на него. Пожалуй, впервые за всё время, что они друг друга знали, рейдер сам разговорился на эту тему. А Худ продолжал:

-- После того, как я пошёл ко дну, был отдан приказ потопить его любой ценой. Люди писали в газетах, что это приказ Черчилля. На самом деле так решили корабли Королевского флота. Они хотели отомстить за меня. И их воля повлияла на решение людей.

Его искали по всей Атлантике и наконец нашли по нефтяному следу. Нашли, настигли и стали расстреливать всем, что имелось -- снарядами, торпедами. В ход пошла авиация... Он получил больше четырёхсот попаданий. Но он всё еще не шел ко дну. Он не хотел умирать, ведь он совсем недавно начал жить. И как военный корабль, он не хотел сдаваться. Даже когда замолчали его орудия, выведенные из строя, он не спустил флаг.

Обычно непроницаемо-спокойное, теперь лицо Худа выглядело взволнованным, глаза лихорадочно блестели:

-- Он не должен был так умирать! И я не хотел, чтобы за меня так мстили!..

-- Друг... -- Вилфред положил руку на плечо товарища. Помолчав, Худ продолжил:

-- У него на борту был кот. Каким-то чудом выживший в том кошмаре. Его потом подобрали моряки с эсминца "Казак"... -- Серые с голубым глаза рейдера пронзили офицера: -- Он не был злым, ты понимаешь, Вилфред? Он мог быть жестоким от незнания, но в глубине он оставался добрым и светлым мальчишкой!.. И поэтому он не стал одним из Призраков Бездны.

-- Ты точно знаешь, что Бисмарк не стал Призраком? -- осторожно спросил Вилфред. Худ помолчал.

-- Я не зря ведь ходил в рейды так часто, как только можно... Я работал со спасателями -- людьми, самолётами, кораблями, очень опытными в своём деле. Я спускался в Бездну незамеченным. Наблюдал, анализировал, собирал по крупицам сведения. И теперь знаю точно: среди Призраков Бездны его нет. А это значит... это значит, что он -- их пища!

-- Но ведь прошло столько лет, -– засомневался Вилфред. –- За такое время можно лишиться рассудка.

-- Может быть... Но отчего-то мне кажется, он держится. И он словно бы меня зовёт. Не знаю, почему, но это чувство становится сильнее и сильнее.

На мгновение Вилфред забеспокоился, не лишился ли его друг рассудка, но он слишком хорошо знал Худа, чтобы придти к такому поспешному заключению. Он вдруг понял: да, ради этой миссии Худ когда-то отказался от почётной роли флагмана в Адмиралтействе и выбрал путь рейдера. Если военные, люди и корабли, просто стерегли границы, не подпуская смерть к Звёздной гавани, то рейдерам приходилось идти во владения смерти. Находить и вытаскивать оттуда покалеченные, измученные души, рискуя самим попасть в плен к Призракам Бездны...

Значит, Худ с самого начала готовил себя к спасению Бисмарка. Поэтому в Адмиралтействе его и не стали отговаривать, лишь напомнив о сложности и опасности этого предприятия. Они тоже понимали: это узел, который Худ должен развязать. Вместе с Бисмарком, страдающим где-то в чёрной глубине.

Худ допил кофе, подержал пустую чашку в руке и мысленным усилием отправил обратно в кофе-бар Адмиралтейства.

-- Выходим послезавтра, -- сказал он, поднимаясь. Вилфред спросил:

-- Мне нужны какие-либо приготовления?

-- Нет. Просто будь на моём борту. -- Худ повторил со сдержанной тёплой улыбкой: -- Просто будь... Ну, пока.

Легко поднявшись, он соскочил со ступеней прямо на прозрачную водную гладь и стремительным шагом направился к выходу из бухты. Море подхватило и понесло его, и вот он растворился вдалеке в белом сиянии -- и уже не человек, а корабль уходил всё дальше и дальше в открытые воды. Линейный крейсер с до боли знакомым профилем: орудийные башни на носу и корме, ходовая рубка с мачтой, две трубы, ещё одна мачта за ними... Могучий Худ, любимый и людьми, и кораблями, представлявший когда-то весь Королевский флот, -- и оставивший блестящую флагманскую карьеру ради спасения своего убийцы...

Посмотрев вслед кораблю, Вилфред допил свой кофе. Отправлять предметы силой мысли через пространство он не умел, поэтому просто встал и пошёл к круглому павильону кофе-бара в тени каштанов возле набережной. Уже уходя, он бросил ещё один взгляд в сторону моря. Силуэт линейного крейсера уже почти растворился у линии горизонта. "Просто будь, -- улыбнулся Вилфред. -- Так коротко и тепло мог сказать только он..."


Тьма. Нескончаемая кромешная тьма. Одиночество, боль и холод. Он не знал, сколько времени провёл здесь -- может, дни, а может, годы... Он не мог двигаться, словно печати со свастиками на палубе приковали его ко дну. Он не мог защищаться, у него больше не было орудий. И его душа снова сжималась от ужаса, когда появлялись они, ещё более тёмные, чем мрак вокруг. Мелкие, проворные, похожие на субмарины, они терзали его корпус, отрывая куски брони. Они пробирались внутрь и пожирали его заживо. Между их появлениями он частично восстанавливался, но они приходили снова. Он сошёл бы от этой пытки с ума, если бы не Белый Рейдер.

Могучий корабль, который однажды придёт и освободит его...

Белый и сияющий, он спустится в эту мрачную глубину и разгонит Призраков Бездны. Сорвёт с палуб проклятые печати. Протянет прочные тросы и отбуксирует его наверх. А потом они уплывут туда, где их любят и ждут. А такое место, он верил, где-то есть.

Он понимал, что это всего лишь образ, существовавший в его мечтах. Но Бисмарку становилось легче, когда он думал о Белом Рейдере.

Вот и сейчас Призраки Бездны снова рвали его корпус, и он изо всех сил старался не плакать от тоски и боли. Он только повторял как молитву: "Белый Рейдер, приходи!.. Пожалуйста!.. Не оставляй меня одного..."


Стоя на носу Худа и держась за поручни, Вилфред смотрел, как неподвижная вода чернильного цвета беззвучно расступается перед форштевнем корабля. Небо здесь тоже было чёрным, без звёзд, только луна светила мертвенно-белым светом. По пути попадались остовы разрушенных кораблей. В воде плавали обломки мебели, разбитые лодки, а нередко и мертвецы в спасательных жилетах.

Каждый раз, видя это, Вилфред мысленно содрогался. Есть вещи, к которым привыкнуть нельзя...

Худ был спокоен, словно для него хождение по мёртвым водам было привычным делом. Но Вилфред знал: душа корабля тоже сжимается от боли при виде этого царства смерти. Просто он, тренированный рейдер, умел в любых обстоятельствах оставаться сосредоточенным на своей задаче.

Они шли в молчании. Вилфред ощутил, что Худ постепенно сбавляет ход. Видимо, они подошли к нужному месту.

-- Пришли, -- негромко сообщил линейный крейсер. Вилфред спросил:

-- Будем делать как договорились?

-- Да, -- коротко отозвался Худ.

-- Понял, -- Вилфред поднял мачту на доске с солнечным парусом, пока ещё свёрнутым.

Худ начал медленно погружаться. Рейдеров учили ходить и под водой. Наконец чернильная жижа достигла передней палубы корабля и подобралась к ногам Вилфреда. Держась за мачту, Вилфред оттолкнулся от палубы и направил доску вперёд по безмолвным чёрным водам. Оглянувшись на башню линейного крейсера, медленно уходившую под воду, он тихо проговорил:

-- Удачи тебе, Худ.

-- И тебе удачи, Вилфред, -- отозвался корабль.

Вскоре ходовая рубка и верхушки труб крейсера полностью ушли вниз, и вода неслышно сомкнулась над ними. Вилфред повёл доску среди плавающих обломков, направляясь к длинным сооружениям далеко впереди, подсвеченным мертвенно-бледным светом луны.

Потянулись бесконечные ряды зданий на сваях. Вода здесь была настолько замусорена, что идти по поверхности оказалось невозможно. Пришлось рискнуть и дать малый ход, подняв доску в воздух. Бесшумный как тень, Вилфред летел мимо цехов с незастеклёнными окнами. Там в тусклом свете работали люди в серых рубищах, с одинаковыми лицами, плоскими как блин, и погасшими взглядами. Миновав цеха, он снова опустил доску на воду и остановился между сваями, выбирая удобное место для наблюдения.

Доки отсюда хорошо просматривались. Место, где Призраки Бездны обретают форму... Вообще-то это большое нахальство -- заявиться к ним на верфь. Входы в доки зияли тёмными провалами, вокруг беззвучно двигались неясные тени. "Может, обойдётся, -- с надеждой подумал Вилфред. -- Может, возле Бисмарка никого не будет, и Худ сумеет всё сделать тихо".

Он ощутил как будто лёгкий толчок -- Худ вызывал его. Вилфред мысленно нарисовал образ своего друга, помогая ему установить связь.

"Как у тебя?" -- спросил Худ.

"Пока всё тихо, -- ответил Вилфред. -- А у тебя?"

"Продолжаю спускаться. Скоро буду на месте".

"Как там, в глубине?"

"Давление. И холод... Но уж пусть лучше холодно, чем жарко".

"Это точно... Надеюсь, твои пушки тебе не понадобятся".

"Я тоже надеюсь. По прибытию сообщу об обстановке".


Это была не вода, а что-то чёрное, густое и вязкое. Спускаться становилось всё труднее. Давление сжимало корпус рейдера, пытаясь его смять, превратить в бесформенную груду металла. Но Худ не зря столько времени тренировался в спусках. Не обращая внимания на чудовищную силу, сдавливавшую корпус, он продолжал идти.

Чутьём рейдера он ощущал: Бисмарк где-то поблизости. Все его многолетние наблюдения и расчеты оказались верны, и Худ наконец нашёл его!.. Но то же тренированное годами рейдерское чутьё предупреждало об опасности.

Худ быстро просканировал пространство прямо по курсу. Да, вот он, массивный корпус немецкого линкора, в котором ещё теплится жизнь. И вокруг -- Призраки Бездны. Шестеро. Маломощные, всего на один снаряд среднего калибра. Другое дело, что они сообщат своим в доки -- Призраки умеют обмениваться телепатическими сигналами. Конечно, можно действовать и по второму плану: если навести шум на их базе, на сигналы из глубины, скорее всего, они внимания не обратят. Но Худу хотелось по возможности не вовлекать в это мероприятие своего друга.

Он подумал, что лучше всего сейчас затаиться и подождать, пока Призраки уйдут. Не всё же время они будут шнырять возле пленного корабля. Но тут он услышал голос -- вернее, мысленный зов, полный боли и отчаяния. Кто-то звал его.

"Белый Рейдер, пожалуйста, приди! Не оставляй меня!.."

Худ не стал рассуждать, насколько разумным будет то, что он сейчас сделает. Он просто передал Вилфреду мысленный сигнал: "Включаем иллюминацию".

"Понял, -- ответил Вилфред. -- Начинаю".


Вилфред ударил ногой по краю доски, включая двигатель. Солнечный парус, развернувшись, вспыхнул золотистым. Держась за гик, Вилфред направил доску прямо к докам. На его правой руке вспыхнуло и затвердело что-то вроде наручи с укрепленным на ней оружием. Нет, он не собирался драться со всеми Призраками в Мёртвом заливе. Его задачей было отвлечь их внимание, дав возможность Худу спокойно сделать свою работу.


Бисмарк сам не знал, на что надеялся, повторяя снова и снова мысленный зов. Может, нет никакого Белого Рейдера. Никто ему не ответит. Никто не придёт и не поднимет его наверх. Он никому не нужен, и поэтому обречён бесконечно страдать в холоде и мраке...

Темноту пронзили лучи света. Сияя огнями на мачтах, к нему двигался настоящий, живой корабль! Линкор или линейный крейсер, Бисмарк не мог определить. Но это был он, Белый Рейдер, которого Бисмарк столько времени звал!.. А главное -- Бисмарк услышал голос корабля, ободряющий и ласковый:

-- Братик! Я тебя нашёл! Сейчас вытащу тебя отсюда.

-- Белый Рейдер!.. -- прошептал Бисмарк и впервые за долгое время заплакал: не от страха и отчаяния (перед Призраками Бездны он не позволял себе слёзы), а от радости. -- Ты пришёл!.. Я верил, что ты придёшь!..


Худ верно рассчитал, и шесть снарядов, похожих на сияющие сгустки пламени, промчавшись по извилистым траекториям, поразили шестерых Призраков почти одновременно. Снаряды рейдера не убивали, но обездвиживали на некоторое время, а главное -- блокировали телепатический сигнал.

-- Братик, сейчас возьму тебя на буксир, -- проговорил Худ, готовя тросы. Почему он сразу назвал этот почти незнакомый корабль братиком? Может, потому, что так давно и часто думал о нём? Или и в самом деле каким-то образом знал, что Бисмарк его ждёт, слышал его зов?..

Два десятка прочных тросов обхватили корпус лежащего на дне немецкого линкора. Худ дал полный ход вперёд... и понял, что не может сдвинуться с места. Что-то держало Бисмарка, намертво приковывая его ко дну.

-- Тебя приковали или это якорь? -- встревоженно спросил Худ.

-- Это печати, -- ответил Бисмарк. -- Свастики... на носу и корме.

Ах, вот оно что... Худ выпустил из противоминных орудий два светящихся снаряда и направил их мыслью на два круга с изображениями свастик. Коснувшись корпуса Бисмарка, снаряды растеклись пламенем по кругам со свастиками, чтобы выжечь проклятые знаки, удерживавшие линкор на дне.

-- Это может быть неприятно, -- предупредил Худ, -- но ты потерпи немного, братик.

-- Ничего, Белый Рейдер, я потерплю... -- отозвался Бисмарк.

Горели только свастики, но Бисмарку казалось, вся его палуба охвачена огнём. Однако сама мысль о том, что Белый Рейдер нашёл его, спустился за ним в эту бездну и ласково назвал его братиком, смягчала боль.

Худ снова дал полный вперёд, и на этот раз ему удалось сдвинуть Бисмарка с места. Со всё ещё догорающими свастиками на палубе, Бисмарк оторвался от дна, и Худ начал поднимать его наверх. Рейдер спешил, ведь каждая секунда промедления, он знал, может стоить жизни Вилфреду.


Держась левой рукой за гик, Вилфред мчался на доске над черной поверхностью воды, теперь буквально кипевшей под ним. Призраки, раздражённые светом его паруса и мелкими солнечными зарядами, которые он выпускал из оружия на правой руке, носились за ним как за надоедливой мухой. Они то и дело выстреливали снаряды, разрывавшиеся в воздухе тёмными сетями -- силовыми ловушками. Но поймать его, искусного серфера, было не так легко. Вилфред ловко маневрировал между разрывами, продолжая стрелять. Его оружие, как и оружие Худа, не убивало, но временно лишало Призраков боеспособности. Удачным попаданием Вилфред мог на длительное время блокировать орудие среднего калибра, а стрелком он был хорошим.

"Вилфред, мы поднимаемся, -- сообщил ему Худ. -- Как у тебя?"

"Навёл шороху на их верфи, -- ответил Вилфред и тут увидел кое-что, не замеченное ранее: -- Ой-ёй!.."

"Что случилось?" -- встревоженно спросил Худ. Вилфред, уходя от очередной сети-ловушки, отозвался:

"Кажется, я разбудил какого-то громокряка".

"Немедленно уходи в туман! -- распорядился Худ. -- Если это дредноут, твоя ракетница бесполезна, здесь нужен мой главный калибр".

Это даже не дредноут, подумал Вилфред. Из-под чёрной воды всплывало что-то невообразимых размеров. Рядом с ним любой дредноут показался бы карликом. Пожалуй, здесь и главного калибра Худа могло оказаться недостаточно. А вот распоряжение Худа лучше выполнить, иначе...

Вилфред послал свою доску с парусом вертикально вверх, дав полный ход. А верхняя палуба всплывшего из вод Мёртвого залива монстра словно покрылась волдырями. От огромной туши Призрака начали отделяться мелкие летающие существа, какая-то уродливая пародия на самолёты, со злобными лицами на носовой части фюзеляжей. Оглушительно воя двигателями, они взлетали один за другим. Пространство расцветилось светящимися пунктирами трассеров. Застрекотали пулемёты. Солнечный парус оказался порван в нескольких местах. Что-то ледяным холодом обожгло левое плечо...

Вилфред чувствовал: они его настигают. Нечистая сила, он ведь может и не успеть!.. Он перевёл двигатель в форсажный режим, оттягивая по возможности момент межпространственного перехода. Чем ближе граница, где пространство Мёртвого залива гаснет само собой, тем легче переход. А солнечную энергию лучше поберечь, ему ведь ещё нужно найти Худа... За мгновение до того, как несколько пулемётных очередей скрестились на нём, Вилфред исчез из этого мрачного мира.


"Вилфред, ты в порядке?" -- беспокоился Худ.

"Я в тумане, -- ответил Вилфред, ведя доску с парусом малым ходом через молочно-белую пелену. -- Сейчас подойду".

"Иди к Маяку, -- посоветовал Худ. -- Мы на поверхности и тоже скоро достигнем Границы".

"Нет, лучше я вас встречу, -- возразил Вилфред. -- К Маяку пойдём все вместе".

Болели плечо и бедро, задетые оружием Призраков. Вилфред достал из кармана светящуюся капсулу и проглотил. По телу растеклось приятное тепло, боль понемногу начала утихать. Да, всё-таки его слегка зацепило. Но могло быть хуже, гораздо хуже...

Туман кончился, оставшись белёсой стеной позади. Вилфред снова шёл на доске по неподвижной чёрной воде Мёртвого залива. Парус пришлось свернуть -- во-первых, не светиться, во-вторых, поберечь энергию, которая уже почти на исходе. Всё-таки неожиданный переход забрал очень много... Может, разумнее было бы последовать совету Худа и возвращаться к Маяку всех дорог. Но морской офицер беспокоился, вдруг рейдеру понадобится помощь или просто моральная поддержка. Он тепло улыбнулся, вспомнив слова Худа: "Просто будь у меня на борту... Просто будь".

Заканчивалась не только солнечная энергия, но и силы самого Вилфреда. Он снял с пояса флягу и сделал несколько глотков. Кофе с ромом согрел и немного снял нервное напряжение. Однако Вилфред не ослаблял внимания. Здесь всё ещё могли быть Призраки Бездны, и потому смотреть надо в оба.

Худ шёл с погашенными огнями, и Вилфред заметил его только когда рейдер снова вышел на связь. Остатка энергии хватило на то, чтобы поднять доску с поверхности воды и опуститься на палубу Худа.

-- У меня всё разряжено, -- сообщил Вилфред. -- Боюсь, что до Маяка мне пришлось бы дрейфовать.

-- Спасибо, друг, -- поблагодарил Худ. -- Ты отвлёк их и здорово меня подстраховал. Ты сам в порядке?

-- Да, -- соврал Вилфред и поинтересовался: -- Как спасённый?

-- Держится молодцом. -- Худ помолчал. -- Он славный мальчишка. Просто не повезло ему быть созданным во времена безумного правителя, прислужника смерти... Кстати, там, на верфи, что ты такое разбудил?

-- Да всплыло что-то, длиною с десяток дредноутов, не меньше. Я понял, что дело плохо, и рванул наверх. От него начали отделяться летучие твари, мелкие невероятно шустрые. Я еле успел уйти в межграничье.

-- Новый класс Призраков, -- задумчиво произнёс Худ. -- Вроде земных авианосцев. О них ходили слухи, но их никто не видел... Когда вернёмся, напиши подробный рапорт в Адмиралтейство. Постарайся вспомнить всё. Каждая мелочь может оказаться важной... А теперь отдохни, ты хорошо поработал.

-- Я перемолвлюсь парой слов с Бисмарком? -- спросил Вилфред.

-- Хорошо, -- отозвался Худ. -- Успокой и приободри его, ты это умеешь. А я постараюсь побыстрее дойти до Границы.


Ужас и мрак бездны остались позади, и Бисмарк чувствовал только усталость, навалившуюся на него как тонны чёрной воды, когда он шёл ко дну после своего последнего сражения. Он смотрел на корму корабля, тянувшего его на буксире. Белый Рейдер... Да, действительно белый. Спокойный, уверенный, сильный. Легко идущий по этим сумрачным водам. Трубы его не дымят, лишь иногда из них вырываются небольшие облачка золотисто-белых искр.

На корме появился человек в форме морского офицера. Ветер шевелил его тёмные вьющиеся волосы. Лицо человека было приветливым и открытым, и Бисмарк как-то сразу ощутил к нему доверие.


-- Доброго плавания, Бисмарк, -- поздоровался Вилфред по-корабельному. -- Как себя чувствуешь?

-- Я... хорошо, -- голос линкора был мальчишеским, но низким, словно Бисмарк хотел казаться взрослее. -- Почему нет звёзд? Это ведь небо... Там должны быть звёзды!

-- Это небо другого мира, -- ответил человек. -- Даже и не небо, строго говоря... Там пространство исчезает, гаснет. Скоро мы дойдём до границы -- вон той туманной стены впереди, -- и уйдём отсюда.

-- Куда уйдём?

-- В Звёздную гавань. Мир, где корабли сами определяют свой путь. Мир, где нет войн и смерти.

-- А луна здесь почему, если звёзд нет? -- продолжал беспокоиться Бисмарк.

-- Это тоже не земная луна, -- пояснил Вилфред. -- Это... лучше потом объясню. -- Ему сейчас очень не хотелось вдаваться в подробности о том, что это и не луна вовсе, а средоточие недобрых сил. Но не об этом бы сейчас говорить с измученным и обессиленным кораблём.

Он почувствовал, как рейдер сбавил ход, словно прислушиваясь к чему-то, а потом снова дал полный вперёд.

-- Вилфред, уходи с палубы! -- услышал он голос корабля.

-- Что такое? -- Вилфред знал, что рейдер не даёт приказы понапрасну, и уже бежал к люку на палубе, чтобы спуститься вниз.

-- Призраки, много, -- ответил Худ. -- По крайней мере двое дредноутного класса.

"Будто подкарауливали" -- думал Вилфред, пробираясь через отсеки Худа к ходовой рубке. Неужели их всё-таки выследили?

Сражение началось, и судя по всему, нешуточное. Корпус Худа сотрясался от ударов. С трудом удерживаясь на ногах, Вилфред пробрался в ходовую рубку, откуда был какой-никакой обзор.

-- Они за Бисмарком, -- сказал Худ и предупредил: -- Не выходи на мостик. Снаружи жарко.

Пространство вокруг рейдера, казалось, превратилось из сплошной ночи в сплошную грозу. Тут и там прочерчивали светящиеся дорожки снаряды, разрываясь фонтанами огня. Вода кругом буквально кипела. Вилфред, сбитый с ног новым толчком, поднялся и схватился за штурвал -- не для того, чтобы управлять движением Худа, корабль прекрасно справлялся сам, -- а чтобы дать знать, что он рядом и никуда не уйдёт. Глянув на приборы, он увидел, как поменялись уровни солнечной энергии. Похоже, Худ всеми силами защищал Бисмарка, которого Призраки явно хотели отбить... "Держись, друг, -- повторял Вилфред, сжимая пальцами штурвал. -- Держись. Мы прорвёмся".


Бисмарк видел внезапно всплывшие из воды тёмные туши размерами от небольшой подводной лодки до крупного линкора. Призраки! Они атакуют Белого Рейдера! А он, Бисмарк, ничем не может помочь... Вокруг Рейдера вспыхивала бело-золотистая аура, похоже, какая-то хитрая защита, уберегавшая его от прямых попаданий. И такая же защита появилась вокруг Бисмарка. Он словно плыл в золотистой дымке. Бисмарк встревоженно подумал: а вдруг на двоих её мало, и защищая его, Белый Рейдер сам становится уязвим?.. Словно в подтверждение его опасений, в Белого Рейдера попал снаряд, потом ещё... Белый Рейдер начал крениться. "Я такой бесполезный, -- шептал Бисмарк. -- Брось меня, спасайся сам. Спасай своего друга, того человека с открытым взглядом. Для меня ты уже и так много сделал..."


"Прорвёмся!" -- приказал себе Худ, медленно выправляя крен и одновременно поливая Призраков огнём из всех орудий. Наконец линия с туманной полосой -- совсем уже близкая граница -- снова легла горизонтально. Помпы вовсю работали, выкачивая из корпуса заливавшуюся через пробоину густую чёрную дрянь. И тут он услышал позывной:

"Худ, это Одейшес! Наш патруль идёт к тебе на помощь".

"Ребята, вы вовремя! -- ответил он. -- Здесь стало жарковато даже для рейдера".

Огонь и чёрный пар расступились, и впереди показались несколько силуэтов кораблей, полным ходом двигавшихся сюда. Сам Одейшес. Легкий крейсер Ливерпуль. Трое эсминцев -- Фьюри и два её брата, Аларм и Бриск. Призраки тоже заметили, что к рейдеру пришло подкрепление, и начали отходить.

Вилфред устало облокотился о штурвал:

-- Хвала Звезде морей, они уходят.

-- А ну, ребята, зададим им жару! -- прокричала Фьюри, темпераментом вполне оправдывавшая своё имя, "Ярость".

-- Я не давал приказа наступать, -- попытался остановить её Одейшес, но нетерпеливая Фьюри уже вырвалась вперёд:

-- Аларм, Бриск! Наваляем им по полной!

-- Да остановись же! -- Ливерпуль выпустил несколько тросов, уцепив за борт свою маленькую, но упрямую спутницу. -- Сказано же: не было приказа!

-- Не надо меня тянуть, -- проворчала Фьюри. Неохотно вернувшись в строй, она встала рядом с крейсером. Одейшес остановил на эсминце строгий взгляд:

-- Фьюри, ещё одно нарушение дисциплины, и на три месяца исключу из патруля.

Эта дисциплинарная мера применялась к маленькой, но боевой Фьюри не в первый раз.

-- Айе, сир! -- с ехидной ноткой отозвалась она и сказала в сторонку: -- Бу-у...

Аларм и Бриск тихонько захихикали.

-- Доброго плавания вам! -- поздоровались корабли с Худом и Вилфредом, вышедшим на ходовой мостик. -- И тебе доброго плавания, Бисмарк!

-- Доброго плавания! -- ответили крейсер и офицер.

-- Доброго плавания, -- произнёс Бисмарк, чувствуя симпатию к этим кораблям за то, что помогли Белому Рейдеру, и в то же время ощущая неловкость за собственную беспомощность. Фьюри присвистнула:

-- Фигасе тебя уделали!.. -- Она добавила, обращаясь к товарищам: -- Как меня бесит, что мы только ходим вдоль границы! Нет, чтобы собраться и устроить Призракам хорошую трёпку.

-- Время Последней битвы определим не мы и даже не Адмиралтейство, -- задумчиво произнёс Ливерпуль.

-- Да знаю, -- пробурчала Фьюри. -- Только пока мы тут прогуливаемся, Призраки ловят живые корабельные души и заточают в Бездне. Надеюсь, Худ им сегодня хорошо накидал по башням.

"Худ? -- подумал Бисмарк. -- Белого Рейдера зовут Худ?" Имя ему было знакомо, но откуда, он не мог вспомнить. Почему-то это имя вызывало смутную тревогу.

Белый Рейдер тем временем вошёл в туман и зажёг огни. Бисмарк снова подумал, какой он светлый и красивый, особенно сейчас, с огнями, горящими на мачтах. А еще он заметил, что они идут по чистой, прозрачной воде, и вода не просто обтекает его корпус, но течёт через отсеки, вымывая из каждого уголка остатки чёрной жижи Мёртвого залива. И впервые за долгое время ему стало легко и спокойно. Словно убаюкиваемый светлыми водами, он задремал, и поэтому не увидел, как туман расступился, открывая аквамариновую морскую гладь, золотистый песчаный берег и возвышавшийся на скалах в отдалении белый маяк.

запись создана: 23.06.2011 в 01:09

@темы: Фьюри, Белый рейдер, Звёздная гавань

---

Путь корабля, глава седьмая

[SS Unia]

Она же последняя, которую публикую в сообществе

Глава седьмая

Экипаж Карпатии принял уцелевших пассажиров Титаника самым лучшим образом. Измученных замёрзших людей накормили и обогрели, многим понадобилась и медицинская помощь. Особенно в ней нуждались шесть человек, которых шлюпки вытащили из воды после гибели корабля – больше из тех, кто остался на Титанике, не выжил никто. Одному из шестерых было так плохо, что врачи не смогли ему помочь – он вскоре умер, и Карпатия тихо оплакивала эту смерть, случившуюся у неё на палубе.
Вскоре после того, как последнюю шлюпку затонувшего лайнера подняли на борт маленького парохода, Артуру Рострону сообщили, что один из спасённых хочет немедленно поговорить с ним. Капитан Карпатии удивился, но пришёл в каюту, из которой его звали. Он увидел закутанного в одеяло человека, сидящего в кресле, согнувшегося так, что нельзя было разглядеть его лица. Рострон подошёл ближе, но пассажир Титаника даже не шелохнулся.
– Вы меня звали? – негромко спросил капитан.
Человек не ответил. Должно быть, не может придти в себя от шока, подумал Рострон.
– Вам лучше лечь в постель, – сказал он, подходя к сидящему вплотную. – Я позову врача.
Только тогда человек поднял голову и взглянул на капитана. Рострон увидел серое осунувшееся лицо, густые, но потерявшие всякую форму усы, глаза, затуманенные и почти лишённые смысла.
«Где я его видел?» – подумал капитан.
Вспомнил. Джозеф Брюс Исмей, председатель «Уайт Стар Лайн». В газетах он появлялся, говорил о Титанике, хвалил его, как лучшее судно компании, да что там – во всём мире. Стало почему-то невыразимо тошно от того, что этот человек уцелел, а сотни других, поверивших в его рекламу, мертвы. Рострон понимал, что в нём говорят боль и сознание собственной вины, но ничего не мог с этим поделать.
– Мистер Исмей, если не ошибаюсь? – сказал он, стараясь, чтобы голос не выдал его чувств. – Зачем вы хотели меня видеть?
– Я прошу вас идти в Нью-Йорк, капитан.
– Мы и так туда направлялись, когда получили сигнал бедствия.
Исмей вздрогнул. Несколько секунд сидел молча и казался очень жалким.
– Я сел в последнюю шлюпку, – произнёс он наконец. – Я не мог помочь.
– Вам нет нужды оправдываться, – тихо сказал капитан Карпатии, – передо мной.
Снова наступило молчание.
– Мне нужен врач, – хрипло попросил Исмей.
– Я сейчас скажу ему придти. Я вам нужен зачем-нибудь ещё?
– Нет.
Капитан Рострон повернулся и вышел, чувствуя, как на него наваливается страшная усталость. Но отдыхать было ещё нельзя. Нужно было опросить пассажиров Титаника, узнать имена выживших и передать эту информацию на землю. О катастрофе, несомненно, знал уже весь мир, и Рострон понимал, что не может сейчас молчать – встревоженные судьбой близких люди его растерзают, стоит Карпатии пристать к берегу.
Его команда всё ещё беседовала с пострадавшими, когда радист сообщил, что на связь вышел Олимпик, наконец прибывший к месту крушения.
Капитан Хэддок предложил часть пассажиров Титаника пересадить на его корабль, чтобы отвезти их в Англию. Но Рострон не только отверг эту идею, но даже не позволил Олимпику приблизиться к Карпатии на расстояние видимости.
– Ваш Олимпик копия погибшего корабля, – сказал он. – Вы себе представляете, что будет с этими людьми, если они увидят его на плаву?
Герберт Хэддок должен был признать, что Рострон прав.
«О, слава Богу, – подумала испуганная Карпатия. – Я не могу увидеть Олимпика сейчас!.. Что я ему скажу?..»
– Держитесь поблизости всё же, – попросил капитан Рострон. – Нужен ваш радиопередатчик. Нашему не хватит мощности, чтобы связаться с берегом.
Олимпик не помнил, как доплыл до рокового места. Весь путь ему чудился голос брата, отчаянный, зовущий на помощь, и корабль замирал от тоски и ужаса, и билась в нём безумная надежда, что всё это злая шутка, что вот, вот сейчас встретится ему в море Титаник и скажет «Братик, привет, я тут немного задержался с отплытием и...» И неважно, что ещё скажет! Но надеялся он вопреки, в последней попытке сознания спастись от неумолимой боли. Когда в приёмнике зазвучал тусклый, усталый голос капитана Рострона, она уже еле теплилась, эта надежда, и угасла, когда радист Карпатии начал передавать имена... Олимпик со всей ясностью осознал, что Титаника больше нет.
«Я не выдержу», – понял он, слушая радиосигналы – тонкие, острые...
Из 2200 пассажиров Титаника Карпатия спасла только 705, остальные пошли ко дну вместе с кораблём. Погиб капитан Эдвард Смит, раньше срока завершив свой последний рейс, и большинство офицеров лайнера. Погиб конструктор Томас Эндрюс и вся группа рабочих с верфи Харланд энд Вольф. Погиб дирижёр Уоллес Хартли и все музыканты его оркестра. И другие пассажиры, члены экипажа, мужчины, женщины, дети... Радист Олимпика немедленно передавал полученную информацию на береговую станцию. Там она должна была разойтись по всему миру и лишь близким выживших принести радость, остальным людям только горе...
Наконец передача была завершена. Корабли разошлись. Карпатия отправилась в Нью-Йорк, Олимпик продолжил рейс в Саутгемптон.
На борту большого парохода стояла скорбная тишина. Оркестр перестал играть, и даже светские беседы в салонах прекратились. Люди были подавлены трагедией, многие плакали. Были такие, у кого на Титанике погибли родственники или друзья – они горевали особенно. К тому же всех угнетала мысль о том, что они плыли на корабле, который был близнецом погибшего. Подумать только, Титаник, о котором газеты уверенно писали, что он непотопляем, пошёл ко дну в первом же плавании! А ведь Олимпик тоже называли непотопляемым. Кто теперь мог быть уверен, что он не затонет, как однотипный лайнер?
Люди бы ещё и не так тревожились, если бы знали, что сам Олимпик сейчас только этого и желал. Удар, обрушившийся на него, был слишком силён и внезапен. Душевная боль почти сводила его с ума. В сознании оглушительно звучало одно слово, страшное слово «никогда».
Никогда уже ему не встретится в море Титаник, не скажет своё восторженно-радостное «Привет, братик!», никогда им не случится стоять рядом у причала, обсуждая события в море и в порту. Никогда больше они не будут вместе смеяться, грустить, бороться, никогда не сбудется то, о чём они вместе мечтали, никогда больше...
Волнами накатывали воспоминания о прошлом. Вот Титаник на стапелях справа от него, совсем близко, такой родной, каждый лист обшивки, каждая заклёпка – как наяву. Волны мягко шелестят за кормой.
«Олимпик, как море шумит! Когда же мы наконец туда?»
Вот Титаник провожает его в первый рейс. Он уже рядом, на воде. Во взгляде грусть.
«Уходишь... счастливый, а мне одному ещё здесь стоять и стоять!»
Вот брат его встречает после столкновения с Хоуком. Гордый прекрасный профиль на фоне берега. Радость, тут же сменяющая её тревога, гнев – как в нём всё ярко!.. Сама жизнь...
Потом в памяти возник затонувший корабль, об который Олимпик недавно сломал винт. Он помнил, как жалко лежал под водой тот корабль, как хрустнула лопасть, зацепившись за безжизненный корпус. А теперь в такую же груду изломанного железа превратился его брат. Светлый, радостный, живой братишка!
Вспомнились последние их дни вместе на верфи...
«Братик! Не грусти! Я скоро буду с тобой! Я выйду в море, и всё изменится!..»
Всё изменилось так моментально и страшно. Все надежды вдребезги разбились об равнодушный лёд... Внезапно вспыхнула ненависть к этим проклятым айсбергам, такая горячая, что, казалось, могла растопить их все до одного. Но льдам было всё равно, и бессильная ярость выжигала только душу самого корабля.
Нет, невозможно дольше это выдерживать. Спастись от боли, где угодно, хотя бы даже на дне. Перестать быть, стать, как брат, мёртвым металлом и не мучиться больше.
Если бы только не люди... У него тоже мало шлюпок. Если он погибнет, то и его пассажиры с ним. Нельзя причинять людям ещё горе... им достаточно.
О чём они говорят?..
– Этот корабль был проклят с самого начала, – услышал он мужской голос. – До своей постройки ещё.
– Да, – ответила ему какая-то женщина. – Я слышала, его гибель предсказали ещё в прошлом веке.
О ком они говорят?.. О Титанике?!
– Да и владельцы ему несчастье напророчили, – добавил третий пассажир. – Это ж надо было – назвать одинаковые пароходы «Олимпик» и «Титаник»!
– А что в этом такого? – спросила та же женщина.
– А в том, моя дорогая, что олимпийцы и титаны в греческой мифологии воевали друг с другом. И титаны в конце концов погибли от рук олимпийцев, вот так-то.
«О чём они говорят?! – с ужасом думал лайнер. – Они говорят, что Титаник, братишка мой светлый, был обречён с самого начала? Они говорят, что он погиб из-за меня?!»
Олимпик понимал – пассажиры никогда не сказали бы таких слов, если бы знали, что он живой, что слышит их. Но они не знали, а единственный человек, который мог понять и разделить его боль, был мёртв и лежал на дне моря вместе с Титаником. Мистер Эндрюс... Как живой представился Олимпику его конструктор. Вот он идёт по палубе, улыбается каким-то своим мыслям, умные глаза светятся мечтой. Мягко кладёт руки на перила – тёплые, сильные человеческие руки, подарившие кораблю жизнь... Как он любил Титаник, всё лучшее в себе ему отдал и погиб вместе с ним, не оставил в последнюю минуту...
А рейс продолжался, дни сменялись ночами, но Олимпик этого не замечал. Все дни и ночи для него слились в сплошной тусклый серый кошмар. Двигатели его работали, руль задавал направление, но корабль не сознавал, что с ним происходит, плыл и плыл, глядя в одну точку на линии горизонта. Он пришёл в себя лишь тогда, когда перед ним возникли очертания острова Уайт. Отсюда было уже недалеко до Саутгемптона.
В порту стояла непривычная тишина. Город был в трауре, город плакал о тех, кого всего две недели назад провожал в путь, не зная, что он станет для них последним. Горевали люди, потерявшие родных и близких, горевали и остальные, деля с ними скорбь. Корабли тоже оплакивали своего погибшего собрата. Многие из них видели Титаник в тот день, когда он, сияя от счастья, входил в порт, и это ослепительное видение было ещё слишком ярким в их памяти. Особенно тяжело переживали потерю пароходы Белой Звезды – они успели привязаться к новому товарищу.
– Бедняга… – горестно вздыхал Адриатик. – Погибнуть в первом же плавании... Бедные его пассажиры. Бедная его команда.
– Остолопы были в его команде все до последнего! – почти рычал Мегантик. – Особенно капитан! Разбить об лёд такой корабль – это постараться надо было!
– Не говори плохо о капитане Смите! – возмутился Адриатик.
– Я не плохо, я правду говорю! Остолоп он и был! Если бы Титаник был такой один в его блистательной карьере! Тебя самого, красавчика, кто на мель посадил, ну-ка напомни? Ага! А Олимпик по чьей милости с Хоуком столкнулся?
– Вот, точно, – поддержал Мегантика Лаурентик, его брат. – Да после того случая Смита вообще надо было гнать из флота взашей. И уж во всяком случае не доверять ему Титаник.
– Замолчите все, – произнёс старый Океаник тихо и сурово. – Толку-то теперь гадать, кто виноват. Мёртвых не вернёшь. О живых думать надо.
Корабли притихли.
– Олимпика жалко... – вздохнул Адриатик, и все опечалились ещё больше: они знали, как любил Олимпик младшего брата.
– А вот и он сам, – негромко вымолвил Лаурентик.
Олимпик вошёл в порт, и моментально стало совсем тихо. Большой лайнер остановился у причала. Корабли что-то говорили ему, сочувствовали. Он отвечал коротко или вовсе молчал, словно не понимал обращённых к нему слов.
– Оставьте его в покое, – наконец сказал Океаник.
Олимпик должен был отправиться в следующий рейс уже через несколько дней. На него наспех установили ещё шлюпки – в количестве вполне достаточном для всех пассажиров, но такие ненадёжные на вид, что возмутились все матросы лайнера.
– Это что такое? Давайте нормальные шлюпки!
– Не поплывём мы никуда с такими скорлупками!
– Точно, дураков нет идти ко дну!
Рейс был сорван. Команда покинула свой корабль. Олимпик был совершенно уничтожен этой новой свалившейся на него бедой. Теперь всему конец... Нет больше Титаника, а ему, близнецу несчастного корабля, люди никогда уже не поверят. Никто не захочет плавать с ним через океан.
Так нашёптывало отчаяние, а из глубины души навстречу поднимался яростный протест: нет! Не может быть, чтобы напрасными оказались труд и любовь погибшего Томаса Эндрюса и всех рабочих, которые тебя строили! Ты не должен этого допустить, держись, не смей сдаваться!
Но что он мог сделать?..
А дни стояли на удивление тёплые, ясные, и солнечные лучики ласково касались корпуса измученного тоской лайнера, словно пытались утешить его в горе.
Однажды, уже в середине мая в порт вошёл маленький пароход и пришвартовался неподалёку от Олимпика. Большой корабль и не обратил бы на него внимания, если бы тот не окликнул его сам.
– Олимпик!
Лайнер посмотрел туда, откуда послышался голос. Увидел скромный пароходик с одной трубой, выкрашенной в красный цвет с чёрной верхушкой – цвета Кунард Лайн.
– Я Карпатия, – сказал кораблик.
– Ты?..
Олимпик, как и Титаник, до той страшной ночи в море даже не знал о существовании Карпатии. Она тоже видела его впервые и смотрела на него с печалью.
«И тот был такой же...»
– Олимпик, я... сочувствую в твоём горе, – тихо произнесла она.
Голос у неё был нерешительный, срывающийся от волнения. Карпатия не была уверена, стоило ли ей окликать большой лайнер, не причинит ли она ему боль, послужив живым напоминанием о гибели брата.
– Спасибо тебе, что подобрала шлюпки, – ответил Олимпик.
– Я опоздала.
– Ты сделала всё, что могла.
– Ты должен знать, – Карпатия заговорила уверенно, решившись, наконец. – Твой брат о тебе не забыл. Он о тебе вспоминал в последние минуты, думал о том, чтобы с тобой никогда не случилось беды.
– Откуда ты знаешь?..
– От его шлюпок. Шлюпки маленькие и тихие, говорят мало и только тогда, когда действительно нужно, но всё видят и слышат. Они мне рассказали.
Карпатия вся замерла от тоски, вспомнив разговор со шлюпками Титаника. Они рассказали ей обо всём, что происходило вокруг них в ту ночь. Это было так страшно, что Карпатия знала – шлюпки уже не смогут повторить это никому и никогда.
– Он всегда думал обо мне, – глухо произнёс Олимпик. – Он был мне всех ближе. Но его нет теперь...
– Олимпик, ты не..., – начала было Карпатия, но он перебил её в отчаянии.
– Неужели Титаник появился на свет лишь затем, чтобы в конце концов стать мёртвым металлом? Неужели до конца мира, вечно он будет лежать на дне моря в темноте и холоде? Но за что? За что, Карпатия?
– Олимпик, – тихо сказала она, – нет никакого дна.
Это было так неожиданно, что огромный корабль растерялся.
– Нет... дна? А что есть?
Карпатия серьёзно взглянула на него и произнесла негромко, но уверенно.
– Есть Последнее Море.
– Что?
– Последнее Море. Так оно называется. Но на самом деле это первое море, потому что в нём всё начинается – вся жизнь. И в него же уходят корабли, когда покидают земные моря.
Олимпик молчал, он не ожидал услышать такого.
– Это море большое, – говорила Карпатия, – больше Атлантического океана, больше всего на свете. Просто бескрайнее. В нём вода чистая, прозрачная. Это и не вода даже вовсе, а свет, настоящий свет. И в нём нельзя утонуть, о нет, хотя море очень глубокое. Оно ласковое, мягко держит в своих ладонях, и по нему так легко плыть, и корабли тоже становятся такими лёгкими и быстрыми, какими никогда не смогут быть здесь. И в нём столько путей, и корабль может выбрать для себя любой сам, без капитана и команды. Вот такое оно, Последнее Море, только оно есть, а смерти нет.
Взволнованный Олимпик смотрел на Карпатию. Он боялся и в то же время хотел верить ей. В её словах были жизнь и надежда.
– Это море..., – запинаясь, спросил он, – Оно, наверное, очень далеко отсюда?
Карпатия немного смутилась.
– Я, наверное, плохо объясняю, ты не понимаешь... – проговорила она. – Последнее Море бескрайнее. Понимаешь? Совсем.
– Нет, я понял, что бескрайнее, я спрашиваю, насколько оно отсюда... – Олимпик внезапно запнулся, поражённый догадкой. – Ты хочешь сказать, что оно – везде?.. И здесь тоже?..
– Да. Везде и здесь. И в тебе, и во мне.
– Тогда получается, что Титаник...
– ...всегда будет с тобой, – закончила Карпатия.
Со стороны моря раздался презрительный смешок. В порт входила красавица Мавритания.
– Ах, какая компания! – воскликнула она. – Великий Олимпик и блистательная Карпатия, спасительница утопающих! О чём врёшь, крошечка? Снова рассказываешь сказки о Последнем Море?
– Почему сказки? – сумрачно спросил Олимпик.
– А кто может подтвердить, что правда? Может, кто-то возвращался из этого плавания?
Олимпик не ответил, молчала и Карпатия.
– И даже если бы оно существовало, – добавила Мавритания, – да с таким грузом человеческих жизней на борту, как у Титаника, ни один корабль не смог бы до него доплыть!
Такой болью и яростью захлестнуло Олимпик от этих слов, что перед ним на мгновение померк свет. Не успев ещё опомниться, он вдруг снова услышал голос маленькой Карпатии.
– С таким грузом злости, как у тебя, ты не доплывёшь до него точно. Что с тобой, Мавритания? Тебя же не злые люди строили!
На миг Мавритания опешила. Никогда ещё она не слышала слова против от такого маленького кораблика! Да как она только посмела, эта Карпатия! Но прежде чем атлантическая красавица нашлась, что ответить, Олимпик пришёл в себя и заговорил с яростью в голосе.
– Мавритания! Может быть, ты и самый быстрый лайнер в океане, но знай: лучше в море мне не попадайся. Не знаю, как, но я тебя догоню и утоплю. Выберу момент, когда будешь без пассажиров и утоплю. Не сомневайся в этом.
И снова Мавритания растерялась. Было видно, что она хочет сказать что-то ещё, вероятно, очередную язвительную фразу. Но взгляд Олимпика был страшен, и Мавритания сочла за лучшее промолчать. Тихо и легко проследовала она к дальнему пирсу и остановилась там.
Карпатия, испуганная вспышкой Олимпика, тоже молчала. Он взглянул на неё, мало-помалу успокаиваясь.
– Прости... Я испугал тебя?
– Ничего...
– Спасибо тебе, маленький дружок, – с теплом сказал ей Олимпик. – Не представляешь, что для меня значат твои слова. Они как маяк в тёмном море... Я никогда их не забуду.
– Пожалуйста, не забывай, – попросила его Карпатия. – И не забывай своего брата. И не печалься – ему ведь там, в Последнем Море, тоже грустно от этого.
Она взглянула на берег.
– Мне надо продолжать рейс. Скоро начнётся погрузка. Доброго плавания тебе, Олимпик, когда ты снова выйдешь в море!
– Доброго плавания тебе, Карпатия!
Капитан Рострон, который слышал разговор кораблей, сидя на мостике, улыбнулся.
– Молодец, девочка, – сказал он своему судну. – Ты всё правильно сказала.
– Надеюсь, это поможет ему, – шепнула Карпатия.
– Поможет. Не переживай за него. Уверен, у этого корабля будет долгая и достойная жизнь. Его боль останется с ним, но не сломает его, а быть может, и укрепит.
– Хоть бы сбылись ваши слова! – воскликнула Карпатия.
А капитан Рострон уже не смотрел на лайнер Белой Звезды. Его взгляд был направлен в другую сторону – на Мавританию – и была в нём печаль.

@темы: Путь корабля

---

Путь корабля, глава шестая

[SS Unia]

Глава шестая

Шёл четвёртый день плавания Титаника. Корабль летел через океан на всех парах, упиваясь своей свободой, лёгкостью и скоростью. Скорость, приходилось признавать, была ниже, чем у Мавритании, но всё-таки очень высокая. То ли Брюс Исмей зачем-то очень спешил в Америку, то ли снова решил проверить ходовые качества парохода, а только он уже несколько раз просил Эдварда Смита, чтобы лайнер шёл быстрее. Капитан и команда, конечно, не могли не выполнить желания владельца корабля. А Титаник и рад был этому.
В этот день, 14 апреля, он особенно хотел плыть как можно быстрее. Причина этому была проста – вчера из Нью-Йорка в обратный путь до Англии вышел Олимпик. Снова увидеть брата, показать ему себя в море, перекинуться словечком – Титаник так мечтал, чтобы это случилось поскорее! Неудивительно, что он забеспокоился, когда утром его радисты получили с парохода Карония сообщение о том, что прямо по курсу в океане встречаются льды. Чего доброго, подумал Титаник, люди сейчас испугаются и снизят скорость. От Олимпика он уже знал, что капитаны так поступают в подобных случаях. Льды были опасны для кораблей.
Но никто и не подумал снизить скорость.
В течение дня с других пароходов продолжали поступать сообщения о льдах, но Титаник уже не обращал на них внимания. Какое дело непотопляемому кораблю до каких-то льдов? Другие пусть остерегаются, но не он, не Титаник!
Постепенно вечерело. Небо темнело, на нём зажигались звёзды. Становилось очень холодно. Вода и воздух обжигали морозом. Пассажиры Титаника предпочли уйти с прогулочных палуб в тёплые каюты и просторные залы.
Наступила ночь.
В 11 часов вечера с парохода Калифорниэн снова сообщили о льдах. На этот раз не только Титаник не стал слушать эту чепуху – его радист отключил связь, даже не узнав координаты района.
В ослепительном блеске электрических огней плыл по морю огромный корабль, разгоняя тьму на своём пути. Вокруг стояли холод и тишина, а на нём было тепло, шумно, весело, играла музыка, люди танцевали, разговаривали, смеялись... Титаник рассеянно прислушивался к их голосам. Как и Олимпик, он радовался, что пассажирам хорошо у него на борту. Впрочем, он никогда и не думал, что может быть иначе.
– Айсберг! Айсберг прямо по курсу! – словно издалека донёсся до корабля крик вперёдсмотрящего.
Тут же он и сам увидел его, этот айсберг. Громадная, тёмная, ни на что не похожая ледяная гора возвышалась перед ним – близко, страшно близко! «Я же лечу прямо на него, – в испуге подумал Титаник, – я же в него сейчас...»
– Право на борт! Полный назад! – услышал он команду Уильяма Мердока, первого помощника капитана.
Титаник метнулся влево резко, как только мог. На миг холодная чёрная тень закрыла от него звёздное небо. Корабль ощутил, как что-то быстро, вскользь тронуло правый борт, его качнуло, по палубе загрохотали куски льда, а затем всё моментально стихло.
Увернулся!..
Айсберг остался далеко позади, и Титаник уже был готов посмеяться над своим приключением... и тут он почувствовал, как в его обшивку хлещет ледяная вода. А вслед за нею хлынул такой же ледяной ужас. Умом Титаник понимал, что ничего страшного с ним не могло случиться. Но этот ужас был древнее и глубже понимания, он поднимался откуда-то из тех времён, когда самые первые созданные человеком лодчонки разбивались и шли ко дну...
Титаник слышал, как капитан Смит отдал команду «Стоп машина!» Пароход остановился, сияя, как упавшая в волны звезда. В каютах задрожали стены, запрыгали мелкие предметы. Это разбудило пассажиров, которые уже спали, и заставило беспокойно замереть тех, кто ещё и не думал ложиться.
– Что произошло? Почему мы остановились? – спрашивали они друг друга.
– Что же это? – чувствуя подступающую панику, пробормотал лайнер. – Что со мной? Мистер Эндрюс, пожалуйста, помогите!
Но Томас Эндрюс спокойно спал в своей каюте. Конструктор Титаника не почувствовал столкновения с айсбергом и не услышал, как зовёт на помощь его корабль. Он проснулся только тогда, когда за ним пришли от капитана Смита. Моментально встав и одевшись, Эндрюс скоро вошёл на капитанский мостик.
– Мы столкнулись с айсбергом, – сказал ему Смит. – Вы должны помочь мне, нужно определить повреждения.
Два человека по спецтрапу спустились на нижние палубы Титаника. Всё время, что Эндрюс рассматривал его правый борт, пароход напряжённо молчал. «Всё хорошо, – уговаривал он себя, – со мной ничего страшного не могло случиться. Сейчас он скажет...»
И Эндрюс сказал чужим, далёким, ставшим неузнаваемым голосом.
– Корабль затонет. Это неизбежно, шесть отсеков повреждено. Мы ничего не можем сделать. Нам осталось часа два, не больше.
– Как так?! – вне себя от страха закричал Титаник. – Нет, нет! Это невозможно! Я же непотопляемый! Мистер Эндрюс, зачем вы такое говорите?.. я не могу... я не хочу утонуть! Ну скажите, прошу вас, скажите, что это неправда!
Увы, он сам чувствовал, что это правда! Вода прибывала с ужасающей быстротой, она уже заливала пять отсеков, она полностью затопила почтовое отделение, пробралась в каюты третьего класса... Титаник чувствовал её холод внутри себя, ему становилось трудно держаться на плаву.
– Мистер Эндрюс! – снова позвал он в отчаянии.
Но Томас Эндрюс, казалось, потерял способность слышать корабль. Ни слова не ответив Титанику, он вернулся с капитаном на мостик и там сообщил страшную весть офицерам. Эдвард Смит немедленно начал отдавать им приказания.
– Шлюпки на воду. Пассажиров собрать на шлюпочной палубе. Приготовиться к эвакуации.
И только тут Титаник поразила молнией вспыхнувшая мысль: люди! Его пассажиры, они же утонут вместе с ним! Он вдруг ясно вспомнил слова чертёжника Крисхолма: шлюпки отличные, но их мало... слишком мало!
От этой мысли холод пробрал пароход до самого дна души.
– Мистер Эндрюс! – закричал он снова. – Ох, пожалуйста, сделайте что-нибудь! Скажите всем людям, что беда, что надо спасаться!
Титаник мог бы и не просить своего конструктора об этом. Эндрюс уже шёл по каютам, стучался в каждую, сообщал о крушении, просил пассажиров надеть спасательные жилеты и подняться на шлюпочную палубу. Многие ему не верили. Титаник, великий непотопляемый Титаник казался им таким надёжным. Немыслимо было, чтобы он пошёл ко дну.
– Ах, что вы за глупцы! – ужасался пароход. Его страх за самого себя начисто испарился, он боялся теперь только за тех, кто доверил ему свои жизни. – Мистер Эндрюс, ну объясните им, вы же можете!
Эндрюс не мог спасти всех пассажиров Титаника и, конечно, это понимал. Но этого всё ещё не мог понять сам Титаник. Человек, создавший проект корабля, казался ему всесильным. Так ребёнок уверен, что его отец способен противостоять всему злу в мире...
На лестнице Эндрюс столкнулся с Крисхолмом. С ним были и остальные рабочие с верфи, семь человек. Главный чертёжник Харланд энд Вольф был мрачен более, чем обычно, но спокоен.
– Мы в машинное отделение, – коротко сообщил он Эндрюсу. – Помочь.
Титанику было стыдно смотреть на него. Этот неулыбчивый человек, казавшийся ему вечным брюзгой, на самом деле всё время думал только о безопасности пассажиров на борту построенного им лайнера – о чём сам корабль начисто забыл. Как он жалел теперь о своей ужасной спешке, о самонадеянности, о том, что не слушал предупреждений об опасности! Но жалеть было поздно, оставалось только держаться на плаву как можно дольше, чтобы люди успели спастись... И Титаник знал, что никто, кроме рабочих с верфи, инженеров и кочегаров в машинном отделении не поможет ему в этом...
– Я наверх, – ответил Крисхолму Эндрюс. – Помочь с эвакуацией.
Люди только коротко переглянулись друг с другом. Разговаривать теперь было некогда, надо было действовать.
А капитан Смит в это время направился в радиорубку, где отдал радистам приказ немедленно передать сигнал бедствия.
Над морем полетел зов на помощь. Его ловили корабли разных стран. Английский пароход Маунт Темпл, германский Франкфурт, американская Вирджиния, русская Бирма... Увы, все они были слишком далеко и ничем не могли помочь попавшему в беду товарищу.
Сигнал бедствия долетел и до маленькой Карпатии, парохода, принадлежавшего Кунард Лайн. Её радист немедленно бросился будить своего капитана.
– Сэр, Титаник тонет, они зовут на помощь! Мы к ним ближе всех... вот их координаты.
– Не так уж и близко… – Артур Рострон, капитан Карпатии, сонно щурился на листок с цифрами. Внезапно он встрепенулся: – Кто тонет? Титаник? Быть не может. Этот пароход непотопляем!
– Капитан! – воскликнула Карпатия. – Я чувствую, там беда. Скорее идём на помощь, я прошу вас.
Капитан Рострон умел слышать корабли. А Карпатию он не только понимал, но и безоговорочно доверял ей. Услышав её голос, человек не стал больше сомневаться и секунды.
– Курс на Титаник! – приказал он своей команде. – Полный вперёд!
Карпатия, направлявшаяся в Нью-Йорк, развернулась и, набирая ход, помчалась в обратную сторону – туда, откуда доносился сигнал бедствия. Её радист немедленно передал сообщение на тонущий корабль – мы идём к вам, спешим, как только можем.
Титаник о Карпатии никогда не слышал, но обрадовался вести от неё, как от старого друга. Сознание того, что кто-то всё-таки идёт к нему на помощь, придало ему сил. «Держаться! – думал он. – Во что бы то ни стало держаться, пока она не придёт! Она спасёт всех... Карпатия, миленькая, поспеши!»
Его матросы уже спускали шлюпки на воду. Пассажиры в спасательных жилетах столпились на шлюпочной палубе. Многие женщины плакали, но паники ещё не было. Они всё ещё не могли осознать...
Эдвард Смит распорядился сажать в шлюпки только женщин и детей. Мужчины признали, что капитан прав, и уступили места дамам. Но женщины не хотели спускаться в шлюпки, им было страшно. Кончилось тем, что первая из спущенных шлюпок отошла от Титаника наполовину пустой. Вот поплыла вторая... третья, четвёртая – тоже заполненные только на две трети...
Титаник смотрел на это, ужасаясь всё больше. Неужели люди не знают, что шлюпок и так мало? Почему они не занимают все места? Почему ничего не предпримет капитан Смит?
С каждой минутой пароход всё меньше понимал людей. На его нижних палубах в третьем классе было ещё полно народу, большинство до сих пор не знало о крушении, и никто не шёл предупредить их! А в первом классе некоторые мужчины, хоть и видели, что творится вокруг, спокойно продолжали беседу, сидя за столом!
Но больше всего Титаник был поражён, когда до него дошло, что с верхней палубы всё ещё звучит музыка. Восемь оркестрантов, облачившись в спасательные жилеты поверх фраков, играли весёлую жизнерадостную мелодию. Заглушаемая рёвом пара из труб лайнера, она всё-таки была слышна очень хорошо. Музыка смеялась, приплясывала и вообще вела себя неподобающим ситуации образом. «Что они творят, – думал корабль о музыкантах, – они сошли с ума?»
Но Уоллес Хартли, дирижёр Титаника, вовсе не сошёл с ума и прекрасно знал, что творит. Сейчас он впервые в жизни играл не для того, чтобы развлечь людей, а чтобы успокоить их, чтобы их тревога не переросла в панику.
А радисты продолжали передавать сигнал бедствия, и наконец он долетел до того, чьего ответа Титаник ждал больше всего.
Олимпик, шедший из Нью-Йорка, тоже весь день слышал о дрейфующих в Атлантике льдах. Приближаясь к опасному району, капитан Хэддок принял меры предосторожности – выставил дополнительных вперёдсмотрящих и снизил скорость. Но несмотря на это беспокойство не покидало корабль, с каждым часом оно усиливалось, крепло и к полуночи переросло в настоящий страх – необъяснимый, но неотвязный.
Когда его радиоприёмник поймал сигнал бедствия, Олимпик весь обратился к нему. Он чуть не закричал, когда услышал в эфире позывной Титаника.
– Мы столкнулись с айсбергом, – как сквозь туман, донёсся до него человеческий голос.
Радист Олимпика, как и люди на других кораблях, не сразу понял, что дело серьёзно.
– Мы должны идти на помощь? – спросил он. – Или вы сами дойдёте?
– Мы сажаем женщин в лодки, – коротко ответил приёмник, и передача прервалась.
Брат! Братишка мой! Как же случилась с тобой такая беда?
Охваченный предчувствием горя, Олимпик помчался на помощь Титанику. Он был слишком далеко и понимал, что не успеет. А если и спасёт людей, то всё равно не сможет помочь брату – он затонет всё равно. Но Олимпик гнал от себя эти мысли. Доплыть, только бы доплыть, увидеть его, услышать голос, а там видно будет! Должна же быть какая-то надежда!
– Братик, – шептал Титаник, не сдерживая слёз, – прости меня, прости, родной...
Он погружался в воду всё больше и больше. Вот она уж полностью залила носовую палубу, затем прогулочную третьего класса. Матросы засуетились, заспешили со спуском шлюпок. Пассажиры тоже наконец осознали, что близится гибель. Музыка оркестра Хартли больше не могла их успокоить – началась паника.
Толкаясь и сбивая друг друга с ног, с почерневшими от страха глазами люди кинулись к шлюпкам. Многие мужчины, разом позабыв наказ капитана, тоже пытались занять в них места, другие яростно преграждали им путь. Кричали женщины, потерявшие в суматохе детей, повсюду слышался плач. Когда кто-то попытался прыгнуть в шлюпку с верхней палубы, выдержка изменила одному из помощников капитана. Он выхватил пистолет и выстрелил. Пуля никого не задела, но люди перепугались ещё больше. Некоторые женщины упали в обморок.
Титаник в этот момент больше всего на свете хотел тоже потерять сознание. Никогда раньше он не видел, чтобы люди становились такими страшными. Их дикий ужас наполнял его всего, раздирая душу. Но сознания потерять он не мог и должен был снова и снова видеть, как они бегут, толкаются, падают, слышать их крики... Раздались ещё выстрелы, но они уже не могли напугать людей, куда больше напуганных угрозой смерти в ледяной воде.
Наконец последняя, восемнадцатая шлюпка отошла от Титаника. Большая часть пассажиров всё ещё оставалась на борту гибнущего корабля. Надеяться теперь они могли только на чудо.
Вот уже и шлюпочную палубу стало заливать водой. Мутным от тоски взглядом Титаник искал Эндрюса, надеясь не найти его среди оставшихся. В последний раз он видел своего конструктора, когда тот помогал пассажирам спускаться в шлюпки. Успел ли сесть сам?..
А Томас Эндрюс в одиночестве сидел у камина в курительном зале первого класса. Напротив него висела картина, изображавшая порт Плимут. Титаник знал, что на обратном пути из Нью-Йорка должен был зайти туда. Эндрюс смотрел на картину, но словно не видел, его взгляд был направлен куда-то сквозь неё. Спасательный жилет лежал рядом с ним, и Титаник с ужасом понял, что человек не собирается им воспользоваться.
– Мистер Эндрюс, что же вы делаете? – закричал корабль дрожащим от боли голосом. – Бегите, спасайте свою жизнь, пока есть время! Пожалуйста! Я не хочу, чтобы вы погибали со мной... только не вы!..
Бесполезно. Эндрюс ничего не слышал. О чём он думал, что видел там, перед собой?.. Титаник вспомнил ночь в Белфасте, маленькую круглую Хэлен Эндрюс, её полные любви и восторга глаза... вспомнил, каким счастьем светился Эндрюс после рождения дочки. И с новой силой душу корабля стиснула смертельная тоска.
– Титаник, – вдруг сказал человек.
Слово прозвучало так неожиданно, что Титаник не сразу поверил, что действительно его услышал. Ему казалось, что Эндрюс перестал его понимать, а тот... неужели всё это время просто не отвечал?..
– Да?.. – отозвался пароход, хотел добавить «мистер Эндрюс», но запнулся и умолк.
– Не бойся, – тихо произнёс человек, и столько тепла прозвучало в этом коротком слове, что от него вздрогнула замёрзающая душа корабля.
«Я не боюсь», – хотел ответить Титаник, но вместо этого с трудом выговорил:
– Простите меня.
– И ты меня прости. Я где-то ошибся.
Голос человека был спокоен. Титаник хотел бы ещё его услышать, почувствовать его силу и тепло, но Эндрюс умолк, всё так же глядя перед собой, и больше не произнёс ни слова.
Сил держаться не оставалось. Титаник чувствовал, что умирает. Он ещё жил над водой, но там, где она быстро и равнодушно заполняла отсеки тёмной тяжестью, его уже не было. Страшно и мучительно было умирать вот так – в первом рейсе, не успев ни разу пересечь океан, не увидев далёкий берег. Но ещё страшнее было понимание, что люди не сумеют спастись. Он уйдёт на дно с ними – мёртвыми. И никто не придёт на помощь, ни один корабль, даже Олимпик не успеет... и бессмысленные греческие боги, в честь которых назвали их с братом, ничем не помогут.
Титаник вздрогнул всем корпусом, и его потащило под воду.
И почти тут же музыка на верхней палубе зазвучала с новой силой. Но это была уже не та весёлая мелодия, что плясала, когда начинали спускать шлюпки. Тихий скорбный напев разлился по палубе, поднялся и начал медленно возноситься к небу.
Это был гимн «Ближе, Господь, к Тебе».
Оркестр играл на парадной лестнице первого класса. Бледное лицо дирижёра словно лучилось каким-то неземным светом. Звуки были полны боли, и в то же время слышалась в них бесконечно чистая надежда. Музыка звала, музыка летела, тянулась через холодное море, словно ждала, что её подхватят добрые сильные руки. Чьи это были руки – Титаник не знал, но тоже потянулся к ним всей душой.
– Помоги, прошу тебя, – просил он тихо. – Не знаю, кто ты и где, но если рядом – помоги, спаси. Слышишь, как они зовут? Должно быть, ты больше моря и сильнее смерти... и можешь больше, чем люди. Так спаси их, пожалуйста! И ещё братика моего, Олимпика... пусть с ним никогда не случится того, что со мной!..
Никто из людей на Титанике не слышал этой сбивчивой, неуклюжей молитвы. Охваченные ужасом, они не слышали уже даже самих себя. Пароход быстро тонул, на глазах разваливаясь на куски. Корма задралась вверх, отломилась первая труба, затем вторая. На палубах, вставших почти вертикально, уже невозможно было удержаться, и люди падали в ледяную, моментально сжимающую сердце и горло воду.
Но Титаник этого уже не видел. Теряя части корпуса, он всё больше терял и связь с действительностью. Мысли сбивались, путались. Когда холодная непроницаемая тьма накрыла корабль, он уже не понял, что это вода попала в электрооборудование, вызвав короткое замыкание...
Перепуганные люди на шлюпках увидели, как громада лайнера, разом из сияющей ставшая чёрной, качнулась и переломилась пополам. Корма с грохотом обрушилась вниз на всё ещё барахтавшихся в воде людей. Чёрная вода яростно рванулась внутрь корпуса, сметая всё на своём пути, круша палубы и переборки. Однако она очень быстро успокоилась и медленно, даже как будто устало улеглась, хороня под собой огромный корабль и его пассажиров.
А где-то всё ещё слишком далеко плыла, выбиваясь из сил, маленькая Карпатия. Её двигатели работали на последнем пределе. Артур Рострон распорядился отключить на судне электричество и отопление, чтобы направить драгоценную энергию пара только на скорость.
– Давай, моя девочка, – просил капитан свой корабль. – Сделай всё, что можешь! Постарайся!
И Карпатия старалась, вместо допустимых четырнадцати узлов она уже делала семнадцать, о которых и мечтать-то никогда не смела. Дважды она сама чуть не налетела на айсберги, чудом избежав столкновения. Но капитан Рострон не думал о безопасности судна, как не думала о ней и сама Карпатия. У неё была только одна мысль – успеть, успеть!..
Лишь когда лучи рассвета коснулись поверхности океана, впередсмотрящие на Карпатии заметили первую шлюпку. Затем показалась вторая, третья... Но нигде, даже на горизонте, не было видно прекрасного лайнера.
– Не успел... – капитан Рострон устало склонился на штурвал. – Опоздал... О, Господи! О, Господи!
– Капитан, – горестно шепнула Карпатия, – но это же не вы... Это я не успела.
Она была маленьким тихоходным пароходом и никогда не жалела об этом, никогда не завидовала ни Лузитании, ни Мавритании, ни другим кораблям, которые были больше и быстрее, чем она. Карпатия просто знала, что хорошо выполняет работу, данную людьми, и была спокойна. Но сейчас сознание собственного бессилия причиняло ей такую боль, что душа разрывалась.
«Если бы я плыла быстрее... я бы успела... я бы могла спасти всех!»
Капитан Рострон приказал матросам принять пассажиров Титаника на борт и сам пошёл им помочь. И тогда Карпатия, не в силах больше сдерживаться, горько заплакала.

@темы: Путь корабля

---

Корабли в мифологии

[SS Unia]

Захотелось поискать инфу на эту тему. Делюсь тем, что нашла. Не так уж много. Если кто-нибудь знает ещё мифические корабли — поделитесь, пожалуйста!
Все материалы из википедии.

Арго

Арго́ (греч. Ἀργώ, «Быстрая», слово женского рода) — в древнегреческой мифологии — легендарный корабль аргонавтов, на котором те в XIV веке до нашей эры отправились в переход через Эгейское море и пролив Босфор в Черное море к побережью Колхиды (современная Грузия). Упомянут в «Одиссее» (XII 72). Получил имя от своего зодчего.
Согласно греческой мифологии, герой из Фессалии Ясон и набранная им команда аргонавтов начали свое путешествие из Иолка (современный Волос) в поисках Золотого руна, которое охранял дракон.
По мнению некоторых древних повествователей, этот корабль, построенный в Пагасе 50 аргонавтами за три месяца, был священным и обладал определённой магической силой, так как сама богиня Афина приложила руку к его строительству, использовав для этого деревья из священной рощи. Согласно Эсхилу, Афина вставила в него кусок говорящей древесины из додонского дуба, поэтому корабль был вещим. По Пиндару, построен в Деметриаде в Магнесии. Согласно Катуллу, из сосны, срубленной на Пелионе [4]. По Каллимаху, близ возведенного аргонавтами храма Аполлона Актийского.
Вернувшись из Колхиды, стал на якорь у города Тифа (Беотия). Якорь аргонавтов показывали в Кизике. Афина поместила его среди созвездий, но не целиком.

Нагльфар

Нагльфар (норв. Naglfar) — в германо-скандинавской мифологии — корабль, сделанный целиком из ногтей мертвецов. В Рагнарёк будет освобождён из земного плена потопом, выплывет из царства мертвых Хель. На нём армия ётунов, предводимая Гимиром (по версии Младшей Эдды) или Локи (по версии Старшей Эдды), поплывёт на поле Вигрид для последней битвы с асами. Также считается, что корабль из ногтей слишком тяжелый, чтобы держаться на плаву. Перед Рагнарёком будет трехлетняя зима, когда моря промерзнут до дна, и Нагльфар приедет по льду, как на санках.
Снорри Стурлусон в Видении Гюльви описывает обычай скандинавцев остригать у покойников ногти и сжигать их, чтобы корабль никогда не смог быть создан.

Скидбладнир

Скидбладнир (древнесканд. Skíðblaðnir) — в скандинавской мифологии корабль асов. Номинально принадлежал богу Фрейру.
Скидбладнир мог вместить всё воинство Асгарда и плавал как по морю, так и по суше. Паруса его всегда наполнялись попутным ветром. Корабль был изготовлен из множества маленьких частей, и столь искусно, что его можно было сложить, как ткань, и засунуть в мешок.
Скидбладнир построили гномы Брок и Синдри, сыновья Ивальди. По другой версии, Скидбладнир был построен не сыновьями Ивальди, а Двалином, повелителем гномов. Сначала корабль принадлежал богу Локи, но Локи отдал его Фрейру в возмещение за кражу золотых волос богини Сиф, жены Тора.

Ноев ковчег

Ноев ковчег (в Библии ивр. תֵּבַת נֹח‎, тева́т Hóax; ивр. תֵּבָה‎, тева́ коробка, сундук) — в Библии судно, построенное Ноем по велению Бога, для спасения своей семьи и по одной нечистой и семи чистых пар каждого вида животных от Потопа. Подробнее по ссылке.

---

Красивое...

[SS Unia]

Немного картинок. Откуда утащила — уже не помню.

http://static.diary.ru/userdir/2/6/5/7/2657328/70483380.jpg
http://static.diary.ru/userdir/2/6/5/7/2657328/70483397.jpg
http://static.diary.ru/userdir/2/6/5/7/2657328/70483401.jpg
http://static.diary.ru/userdir/2/6/5/7/2657328/70483408.jpg

@темы: Картинки

---

Путь корабля, глава пятая

[SS Unia]

Глава пятая

Олимпик не смог сдержать данное брату обещание. В конце февраля 1912 года на пути в Англию лайнер напоролся на затонувший корабль и потерял лопасть винта. Винты у Олимпика были огромные, больше, чем у других пароходов, и заменить любой из них было не так-то просто. Снова потребовался дорогостоящий ремонт, снова Олимпик потерял три недели на верфи в Белфасте, а на недостроенном Титанике были приостановлены все работы. Смутная, но неотвязная тревога нависла над братьями.
Всё яснее и яснее понимал Олимпик, что из-за непрекращающихся аварий он теряет не только время и деньги пароходной компании, но и свою репутацию надёжного судна. Это казалось ему ужасным. Он был создан возить пассажиров через океан и знал, что только в этом задача и смысл его жизни. Но кто же захочет плыть на корабле, с которым постоянно что-нибудь случается? Так, чего доброго, люди рано или поздно вовсе откажутся иметь с ним дело. А хуже всего то, что из-за него они могут потерять доверие и к Титанику. Он ведь близнец Олимпика, их почти не отличить. А если один из двух одинаковых кораблей без конца создаёт проблемы, то где гарантии, что не подведёт и второй?
Похожими мыслями маялся и Титаник. Он по-прежнему ни в чём не мог винить своего брата, он был склонен скорее считать, что в Атлантике все буксиры, крейсеры и даже давно затонувшие корабли неизвестно за какие обиды (а вернее, думал младший пароход, что просто из зависти) ополчились на них с Олимпиком и задумали во что бы то ни стало испортить им карьеру. Но пусть они не думают, что это им удастся! Он, Титаник, им всем покажет!
– Братик! – однажды сказал он Олимпику, когда ему показалось, что тот совсем приуныл. – Не грусти, не всё ещё потеряно! Я скоро всё равно отправлюсь в плавание, я с тобой буду, и тогда все увидят, чего мы стоим! Я выйду в море и всё будет иначе, вот увидишь!
Время ремонта прошло быстро, и Олимпик снова был готов выйти в море. У него был новый капитан – Герберт Хэддок. Капитан Смит, как узнали братья, переходил на Титаник, чтобы отправиться с ним в первый рейс.
– Вот здорово! – сказал Олимпик. – Мистер Смит опытный капитан. Хорошо, что ты начнёшь плавать именно с ним.
– Да, но как же ты? – озадаченно спросил Титаник.
– Ну, капитан Хэддок тоже, говорят, знает своё дело. И потом, я уже кое-как знаком с морем, а тебе учиться надо.
– Чему учиться-то? – изумился Титаник. – Отдал швартовы, и полный вперёд.
– Хвастунишка ты, – улыбнулся Олимпик, на что его младший брат только рассмеялся.
Отдать швартовы Титаник наконец-то смог в начале апреля, когда люди приступили к его ходовым испытаниям. Олимпика в Белфасте в эти дни уже не было – он отправился в рейс, на прощание пожелав брату удачного первого плавания.
Во время испытаний с Титаником, как и с Олимпиком, были Эндрюс и другие люди с верфи, а также Брюс Исмей. Исмей нравился Титанику за то, что всегда высказывал полезные замечания. Это он предложил остеклить на новом пароходе верхнюю палубу. Титаник ею очень гордился, главным образом потому, что она особенно отличала его от Олимпика, а ему нравилось в чём-то да быть непохожим на брата.
А ещё Исмей верил в то, что Титаник способен развить скорость много больше, чем говорят инженеры. Это было важнее всего. Мысль о том, что он может стать быстрее всех, грела кораблю душу. Пусть кто угодно говорит, что он не сможет обогнать Мавританию – как это можно утверждать, не проверив? И Титаник всегда был готов к любым тестам скорости, которые предлагал председатель Белой звезды.
А кто раздражал пароход, так это Родерик Крисхолм, главный чертёжник верфи. Титаник и Олимпик хорошо его знали, ведь он работал над чертежами и для их постройки. Теперь Крисхолм ходил по шлюпочной палубе лайнера и без конца хмурился. Спросить его, в чём дело, было нельзя – слушать корабли чертёжник не умел. К счастью, на помощь пришёл Эндрюс.
– Почему такой мрачный? – спросил он Крисхолма. – Что-то не так?
– Шлюпки, – коротко ответил тот.
– Что? Но ты же сам их конструировал. Это отличные шлюпки.
– Отличные. Но мало.
– Как раз об этом незачем беспокоиться, – раздался сзади голос Исмея. – Шлюпок на корабле достаточно. Даже больше, чем положено по стандарту.
– Идиотский стандарт, чтобы шлюпок не хватало на всех пассажиров!
Это была самая длинная фраза, которую Титаник когда-либо слышал от Крисхолма. Прозвучала она ужасно дерзко, но Исмей и бровью не повёл.
– Их вполне достаточно, – повторил он. – Мы не возьмём больше шлюпок.
«Вот, правильно! – торжествующе подумал Титаник. – Зачем мне вообще шлюпки, если я непотопляемый? Так их таскать, балластом? Странно, что мистер Эндрюс об этом не подумал, а он ведь всё предусматривает. Предложил бы вместо этих шлюпок сделать тут хоть ещё одну прогулочную палубу, что ли...»
Он хотел поговорить об этом со своим конструктором, когда другие люди отойдут подальше. Но когда Эндрюс остался один, он казался каким-то особенно задумчивым, и Титаник, глядя на него, вместо вопроса о шлюпках неожиданно для самого себя задал другой:
– Мистер Эндрюс, а вы со мной в первое плавание пойдёте, как с Олимпиком?
– Конечно. Я и Родерик, и ещё рабочие с верфи. И мистер Исмей тоже.
– Снова будете смотреть, что улучшить? – несколько насмешливо спросил Титаник. – А во мне есть что-то, что можно ещё улучшать?
Некоторое время Эндрюс молчал, глядя на ровные серые волны перед собой.
– Нет, – сказал он наконец с чуть слышной нежностью в голосе. – Ты совершенен, мой корабль, настолько, насколько вообще человеческий мозг мог создать тебя совершенным. Но ты всё-таки позволишь мне отправиться с тобой в первый рейс? – добавил человек шутливо.
– Конечно, мистер Эндрюс! – воскликнул глубоко тронутый Титаник.
– Вот и отлично!
Наконец настал день, которого Титаник так долго ждал. Послав Белфасту прощальный гудок, лайнер покинул верфь (которая за последние месяцы ужасно ему надоела) и отправился в своё первое плавание.
В порту Саутгемптона жизнь текла своим чередом. Одни корабли возвращались из рейсов и приветствовали своих друзей, стоявших на якоре, а те радостно им отвечали. Другие, наоборот, отправлялись в море, их провожали маленькие юркие буксиры, и все желали отплывающим доброго пути. Пароходы обменивались новостями и шутками, болтали о том, что у кого случилось в океане. У причала не прекращались оживлённые, но неслышные людям разговоры... и вдруг они смолкли все разом, потому что в порт входил самый большой, самый красивый корабль на свете.
Титаник плыл. Его движение было неспешным и величественным. Лайнер приветствовал другие корабли спокойно, как ни в чём не бывало, но в душе ликовал, чувствуя на себе их восторженные взгляды. На берегу собралась толпа людей, которые тоже восхищались новым пароходом. Титаник слушал их, сияя от удовольствия. В отличие от Олимпика, он ничуть не скромничал. Он был прекрасен и знал это.
– Чувствую, что ты счастлив, – с улыбкой сказал ему Эндрюс.
– Ну да ещё бы! – воскликнул Титаник, но тут же спохватился. – Нет, пока ещё не совсем! Вот выйду в море – тогда буду полностью счастлив!
– Скоро, – пообещал ему человек. – Теперь уже совсем скоро.
– Когда же? Сегодня?
– Да погоди ты! В жизни не встречал такой нетерпеливый корабль! Загрузиться сначала надо, взять уголь, почту, продукты, вещи для пассажиров... самих пассажиров, в конце концов. Ты хоть помнишь, что должен везти пассажиров в Нью-Йорк?
– Да помню... Просто я так застоялся на верфи, а теперь тут опять стоять... в море хочу.
Всё время, пока шла погрузка, Титаник буквально изнывал от нетерпения, так что другие корабли под конец даже стали посмеиваться над ним.
– Да ты не спеши, – посоветовал ему Океаник, тоже пароход Белой звезды. – Наплаваешься, ещё и надоест потом в рейсы ходить.
Океаник был корабль со стажем, он начал плавать ещё тогда, когда Титаника и его брата не было даже в проекте. Новый лайнер слышал о нём от Олимпика, который отзывался о старшем товарище с уважением. Сам же Титаник взглянул на него, как на ненормального.
– Плавать может надоесть?!
– И ещё как. Вот я...
– Мне никогда не надоест! – сердито перебил Титаник.
– Ну, это, конечно, правильный настрой, – покладисто согласился Океаник. – Удачи тебе!
А про себя подумал: «Эх, молодёжь!..»
Наконец на Титанике всё было готово к путешествию через океан. Лайнер мог встречать своих пассажиров.
Они начали появляться на пристани задолго до отплытия. Их было много и все очень разные – мужчины и женщины, старики и совсем маленькие дети, пассажиры первого класса в дорогих нарядах, и люди, которые плыли во втором и третьем классе, более скромные и многочисленные. Титаник жадно ловил их разговоры, которые, конечно, были полны адресованных ему восторгов.
– Мамочка, это Олимпик? – спросила какая-то маленькая девочка маму, задирая головку, чтобы посмотреть на пароход. – Мы снова поплывём на большом Олимпике?
– Нет, солнышко, это Титаник. Я же тебе говорила. Он ещё больше, чем Олимпик, и ещё красивее.
– Вот здорово! – девочка даже в ладоши захлопала. – Эй, Титаник, привет!
– Привет! – ответил пароход, но тут девочку зачем-то позвал отец, и корабль так и не понял, услышала она его или нет.
– Вот и закончился медовый месяц, – донёсся до него мягкий грустноватый голос молодой женщины. – Жаль, что всё хорошее так быстро кончается.
– Ну, дорогая, всё только начинается, – муж, тоже совсем молодой человек, обнял её за плечи. – А ещё у нас впереди это плавание, оно тоже будет настоящим праздником.
Капитан Смит в это время беседовал с журналистами.
– Мистер Смит, скажите, вы довольны, что вам доверили командовать «Титаником» в его первом рейсе? – спрашивали его.
– Конечно, – отвечал седой капитан, в его голосе едва заметно сквозила усталость. – Это честь для меня.
– А правда ли, что вы скоро собираетесь на пенсию?
– Да, – подтвердил Смит.
И добавил, подняв взгляд на Титаник:
– Это будет мой последний рейс.
Пассажиров было около тысячи, и времени, чтобы подняться на борт, им потребовалось много. Но наконец последний из них был на пароходе. Можно было отправляться в путь.
Снова на берегу собралась толпа жителей Саутгемптона – на этот раз проводить прекрасный корабль. Люди на берегу махали пассажирам Титаника руками, желали им хорошего плавания, а те в ответ – счастливо оставаться...
Весело закрутились все три винта исполинского лайнера, и он отчалил от пристани.
И тут с ним чуть не случилась та же беда, которая постигла его брата вблизи острова Уайт.
У стенки причала стоял американский лайнер Нью-Йорк, не обращая на Титаник никакого внимания. Да и тот прошёл бы мимо него, даже не заметив. Но от движения огромного корабля вода потянулась за ним, со страшной силой рванула Нью-Йорк за собой, тросы, удерживающие его у причала, лопнули, и беднягу потащило под Титаник.
– Помогите! – в ужасе закричал американский корабль. – Он же меня раздавит!
– Эй, кто-нибудь! – перепугался и Титаник. – Оттащите этого болвана, он же с меня всю краску обдерёт!
На помощь бросились буксиры. Ругая оба лайнера, на чём свет стоит, они вцепились в американское судно и кое-как оттащили его от Титаника.
– Сам ты болван, – мрачно сказал Нью-Йорк гигантскому пароходу, оправившись от испуга. – Чуть не потопил ведь!
– Чего-о-о?! – возмутился Титаник. – Да у меня пассажиры! Повредил бы ты меня сейчас – как бы я их повёз?!
– Эй, вы двое ругаться будете, или ты, Титаник, всё-таки поплывёшь уже? – проворчал один из буксиров.
– Да, вот именно, и так уже задержался! – спохватился Титаник. – Всем счастливо оставаться!
– Доброго плавания, – всё ещё мрачно, но без враждебности произнёс Нью-Йорк.
Пассажиры, столпившиеся у борта Титаника, взволнованно обсуждали происшествие.
– Это плохой знак, – сказал один из них. – Где у нас первая остановка? Я сойду на берег при первой же возможности. Не хочу плыть через океан на этом корабле.
«Ну и дурак», – обиженно подумал Титаник.
Впрочем, уже через секунду он забыл и о лайнере Нью-Йорке, и о суеверном пассажире. Саутгемптон остался за кормой, а впереди был океан, огромная Атлантика, к которой корабль так стремился.
– Хей-хей! – крикнул Титаник, не в силах сдержать переполнявший его восторг. – Вот теперь начинается настоящая жизнь!
Было 10 апреля 1912 года.

Титаник отплывает из Саутгемптона.

@темы: Путь корабля

---

Путь корабля, глава четвёртая

[SS Unia]

Глава четвёртая

Мавритания! Корабль с Голубой лентой! Самый быстрый лайнер в Атлантике!
Олимпик невольно восхитился, увидев её. Это действительно был удивительный пароход. В величественном облике Мавритании одновременно чувствовалась стремительность, прославившая её по обе стороны океана. Красавица скользила по воде легко и грациозно. Но столько холодного презрения было в её взгляде, что восторг Олимпика мгновенно угас, осталась обескураженность.
Новый лайнер много слышал о Мавритании от людей. Олимпик знал, что она принадлежит компании Кунард Лайн, что Уайт Стар Лайн, его владелец, конкурирует с ними, и что их с Титаником специально построили для того, чтобы превзойти Мавританию – не в скорости, так в размерах и красоте. Но к этому противостоянию всерьёз относился только Титаник. Олимпик никогда не понимал, зачем соперничать друг с другом кораблям, которые делают одно дело – помогают людям преодолеть море. А вот Мавритания, похоже, разделяла точку зрения его брата.
– Значит, вот ты какой, – произнесла она, чуть-чуть растягивая слова. – И это тебя-то интересует Голубая лента?
– Совсем не интересует! – даже опешил от неожиданности Олимпик.
– Ах, нет? – нежно ответила Мавритания. – И очень правильно. Ты её не получишь, и даже не потому, что скорости не хватит, а просто в тебе за сотню морских миль видно неудачника. Ну, пока. Ещё увидимся, я думаю. Смотри только, не врежься в пирс.
– И скверный же корабль... – Томас Эндрюс хмуро смотрел на Мавританию с верхней палубы, в его голосе слышалась досада.
– Мистер Эндрюс, я вас прошу, не говорите Титанику об этом, – тихо попросил Олимпик.
– Об этом? – человек кивнул в сторону искалеченного буксира. – Не скажу, конечно, но за других не поручусь. Слух и до верфи доберётся.
– Не об этом. Тут ничего не поделаешь, я виноват... О Мавритании.
– А, ну-ну, – Эндрюс усмехнулся, провожая Мавританию сумрачным взглядом. – Не беспокойся, не скажу. Если твой брат об этом услышит, боюсь, тут же рванёт из Белфаста для душевного разговора с этой леди – прямо без винтов, угля и экипажа. Это не в моих интересах.
В целом первое плавание Олимпика через Атлантику прошло удачно, пассажиры, сошедшие на берег, были довольны и на все лады расхваливали новый корабль Уайт Стар Лайн. Но настроение у него было испорчено. Это надо было так оплошать в первом же рейсе!.. И Мавритания... что он ей сделал, за что она так зла на него?..
Олимпик переживал всё время, пока его готовили к обратному пути. Но стоило ему покинуть Нью-Йорк, и на душе стало легче, словно вода в открытом море смыла все огорчения. На борту были новые пассажиры, как и тем, что плыли из Англии, им было хорошо, и это радовало корабль. Через неделю он благополучно вернулся в Саутгемптон. Последовал третий рейс, затем четвёртый...
Всё было хорошо. Олимпик быстро убедился в том, что люди его очень полюбили. Они так хотели путешествовать на красавце-лайнере, что скоро в первый класс даже стало не хватать билетов. Капитан Смит не мог нарадоваться на свой корабль.
Другим судам тоже нравился новый пароход, такой большой и великолепный, и при этом совсем не заносчивый, не гордящийся своим превосходством. Олимпик всегда был вежлив и приветлив с любым кораблём, будь то пассажирский лайнер, грузовое или рыболовецкое судно. С ним было приятно поговорить – он умел слушать и сам мог подержать любую беседу, искренне принимал радости и печали тех, кто был с ним рядом. Неудивительно, что его с удовольствием встречали и в море, и в порту. Жизнь казалась Олимпику чудесной.
А в пятом рейсе произошёл несчастный случай.
Прохладным сентябрьским утром Олимпик покинул Саутгемптон. Он шёл вдоль северного побережья острова Уайт, когда за его кормой показался двухтрубный пароход. Это был крейсер Хоук.
– Доброе утро! – приветствовал его Олимпик. Как и большинство судов в гражданском флоте, к военным кораблям лайнер относился с особым уважением.
– Здравствуй, – отозвался Хоук. – К Спитхеду направляешься?
– Да. Оттуда в море – и в рейс до Нью-Йорка.
– А я только до Спитхеда. На базу иду. Ну, доброго тебе плавания!
– Спасибо! И тебе!
Оба корабля умолкли – фарватер залива требовал быть внимательными. Маневрируя, Олимпик и Хоук постепенно сближались. Их курсы сходились под острым углом. Но Олимпик был спокоен. Капитан Смит скомандовал «полный вперёд», и скорость лайнера росла. Крейсер должен был скоро отстать. И тут случилось то, чего никто не ожидал. Хоук резко вильнул влево, и его длинный нос ударил в правый борт пассажирского судна.
Корабли не чувствуют физической боли, не ощутил её и Олимпик. Он только вздрогнул от удара, услышал, как трещит, ломаясь, его борт, и увидел, как нос Хоука скрылся под его кормой. Лайнер страшно испугался. Не за себя – ведь он был уверен, что не может утонуть – а за крейсер. Что если тот серьёзно повреждён и сейчас пойдёт ко дну?
– Хоук! – позвал Олимпик в тревоге. – Хоук, ты как? Эй, слышишь меня? Отзовись!
Хоук, ошеломлённый ударом, не отвечал, но и тонуть, кажется, не собирался. Тогда Олимпик обратил внимание на своих пассажиров. Никто из них, к счастью, не пострадал, но лайнер с огорчением подумал, что вряд ли сможет довезти их до Америки – держаться на плаву ему стало труднее.
Когда команда оценила ущерб, она подтвердила опасения Олимпика. В его правом борту зияла большая пробоина, два отсека были затоплены водой, повреждены четыре палубы и один из гребных винтов. Плыть в таком состоянии пароход, конечно, никуда не мог.
Хоуку было ещё хуже. Нос военного корабля свернуло на бок, а часть его и вовсе отломилась.
– Извини меня, – виновато попросил Олимпик.
– Что ты извиняешься? – возмутился крейсер. – Это же я тебя ударил!
– Я, должно быть, уклонился от курса...
– А чёрт бы знал, кто из нас от чего уклонился! – выругался Хоук. – Люди нас водят, вот пусть и разбираются сами, кто прав, кто виноват. Эй, ты, пассажирский лайнер, не заморачивайся! Всякое бывает.
Но Олимпик был расстроен. Его пассажиров срочно пересадили на другой пароход, а его самого повели в Белфаст на ремонт. Но даже мысль о том, что там он увидится с Титаником, Эндрюсом и рабочими, не радовала лайнер.
На верфи его уже ждали. Титаник был в восторге от того, что снова встретился с братом. Но увидев пробоину в борту Олимпика, он пришёл в ужас.
– Братик, – воскликнул он, – это что же такое? Что с тобой сделали?
– Да всё в порядке, – попытался успокоить его Олимпик. – Ну, подумаешь, авария. Пустяк, ничего страшного.
– Это то есть как – ничего страшного?! – вскипел Титаник. – Да что этот Хоук себе позволяет?! Если военный корабль, значит, можно врезаться в пассажирские лайнеры и думать, что так и надо, так, что ли? Нет, это слишком! Повезло ещё, что ты непотопляемый, а если бы на твоём месте был другой корабль, а?! Так и до беды недолго! О чём он вообще думал вместе со своим капитаном?!
Что в столкновении с крейсером был виноват Олимпик – нет, такого Титаник даже помыслить не мог! Старший брат для него был безупречен, не способен ни на плохой поступок, ни даже просто на ошибку. Сам Олимпик, однако, не был так уверен в себе. Брошенное Мавританией слово «неудачник» непрестанно звучало в его сознании.
Когда Томас Эндрюс пришёл навестить Олимпик, корабль задал человеку мучавший его вопрос:
– Мистер Эндрюс, у людей будут неприятности из-за меня?
– Это ты о ком? С пассажирами твоими всё в порядке, до Нью-Йорка и без тебя доберутся. А если ты про тех, кто тебя ремонтировать будет, так это работа, а не неприятность.
– Нет, я о хозяевах…
– А, понимаю. Ну, будут кое-какие финансовые трудности. Во-первых, тебя вовремя не застраховали, во-вторых, ремонт всё-таки денег стоит, ну и потом... Скорей всего капитана Смита признают виновным в том, что случилось. Придется платить адмиралтейству компенсацию за ремонт Хоука.
Смысл слов «страховка» и «компенсация» был Олимпику ещё не слишком ясен, но понял он одно – его авария действительно создала людям проблемы. Корабль был огорчён, и Эндрюс это заметил, хотя Олимпик не произнёс ни слова.
– Вообще-то тебе не следует переживать из-за этого, – сказал человек. – В море случается всякое.
– Да, – мрачно ответил Олимпик. – Я уже слышал об этом.
– Это всё наши человеческие проблемы – деньги, страховки... – объяснял Эндрюс. – Мы сами создаём себе лишние трудности. И с вами, с кораблями, и в других делах. Олимпик, ты даже не представляешь, сколько простых вещей мы умудряемся себе усложнить! Лучше тебе и не думать об этом.
Но не думать Олимпик не мог. А тут ещё выяснилось, что в ремонте ему предстоит провести шесть недель. Для рабочих верфи это было всего шесть недель, но для пароходной компании и самого корабля это были целых шесть недель и целых три потерянных рейса.
Но больше всего переживал Олимпик из-за того, что его ремонт отвлекал рабочих от достройки Титаника. Скоро стало ясно, что его младшего брата не успеют закончить к назначенному сроку, а значит, и в первый рейс он выйдет позже, чем было запланировано.
Сам Титаник тоже был раздосадован этим обстоятельством. Он так рвался в море, а тут его плавание откладывалось! Впрочем, младший пароход и виду не подавал, что расстроен, понимая, что это ещё больше огорчит его брата. Чтобы отвлечь Олимпика от гнетущих мыслей, Титаник без умолку болтал о чём угодно, кроме злополучной аварии. То рассказывал, что происходило на верфи, пока Олимпик плавал в Атлантике, то хвастался отделкой своих помещений. А часто и просил брата самого рассказать о том, что тот видел в первых рейсах. И Олимпик говорил о плавании, о пассажирах, о жизни у него борту, о своих встречах с другими кораблями (не упомянув ни разу только о Мавритании). Титаник слушал, восхищался, ничем, однако, не показывая желания тоже поскорее всё это испытать. Олимпик слишком хорошо знал своего брата, чтобы не догадываться об его истинных чувствах, но был ему благодарен за понимание и поддержку.
Наконец ремонт был окончен, к радости обоих близнецов.
– Братик как новый! – ликовал Титаник. – Скоро выйдет в море, а за ним и я! Хей-хей! Берегитесь все, мы идём!
– Зачем нас беречься? – засмеялся Олимпик. – Мы же не боевые корабли.
– Ну да, и таранить ни в чём не повинные пассажирские суда не будем, – съехидничал Титаник.
– Хоук был не виноват, – укорил его брат.
– Ну да, рассказывай!.. А впрочем, сейчас уже неважно, кто виноват, раз ты снова отправляешься в рейс.
Титаник умолк, а потом добавил чуть тише.
– Только ты, братик, сюда больше не возвращайся, а? Лучше подожди меня там – в море. Ещё немножко! Я скоро приплыву к тебе!
– Хорошо, – улыбнулся Олимпик. – Постараюсь не возвращаться. Только и ты уж постарайся поскорее.

Братишки Олимпик и Титаник вместе.

@темы: Путь корабля

---

Путь корабля, глава третья

[SS Unia]

Глава третья

В конце весны 1911 года, в последний день тёплого месяца мая братья-корабли снова были рядом, теперь уже на воде. Окончательно достроенный Олимпик только что успешно завершил ходовые испытания. Титаник же в этот день наконец-то покинул свои стапеля – тоже благополучно. Братья радовались друг за друга, но радость была несколько омрачена мыслью о скорой разлуке. Олимпик покидал Белфаст, чтобы отправиться в Ливерпуль, затем в Саутгемптон и начать работу, для которой его создали – возить пассажиров через Атлантику в американский город Нью-Йорк.
– Вот ты уплываешь, – с грустью сказал Титаник, – наконец-то увидишь океан, а я... мне тут одному ещё стоять и стоять.
– Ну, не просто же стоять, – утешил его брат. – Тебя будут достраивать.
– Да, конечно... И всё-таки я по тебе скучать буду.
– Я тоже...
– Нет, вы их послушайте! – Эндрюс, стоявший на шлюпочной палубе Олимпика, только развёл руками. – Они как будто навек расстаются. Не унывай, Титаник! Достроим и тебя в скором времени, тоже выйдешь в море, вот и встретитесь с братом. Вместе будете плавать, на одной линии. А я с Олимпиком в первый рейс пойду, вернусь потом, расскажу тебе, как он прошёл... Вот никогда бы не подумал, что корабли могут быть так друг к другу привязаны!
– Как и люди, – тихо ответил Олимпик.
Ни Эндрюс, ни сами корабли не знали, как повернётся их судьба. По её воле братьям пришлось встретиться гораздо раньше, чем была завершена постройка Титаника.
Олимпик вышел в море. Он был самым большим пассажирским лайнером на свете. В компании Уайт Стар Лайн для него подобрали лучший экипаж. Командовал судном Эдвард Смит, старый и опытный капитан. Он действительно превосходно знал своё дело, и Олимпик сразу почувствовал себя с ним уверенно. Однако его несколько разочаровало то, что капитан Смит его не понимал и не разговаривал с ним. Лайнер знал, что немного на свете людей, которые это умеют, но всё-таки от своего первого капитана он ждал другого.
В порту Ливерпуля на Олимпике побывало много людей. Всем хотелось увидеть такой большой и красивый корабль, и, конечно, посетителям предоставили возможность как следует его рассмотреть. Ещё бы, ведь от того, понравится им пароход или нет, зависело, захотят ли они в дальнейшем стать его пассажирами.
Успех превзошёл все ожидания владельцев Олимпика. Корабль полюбился жителям Ливерпуля с первого взгляда. Не зря так старались строители в Белфасте. Буквально все, кто побывали на борту нового лайнера, восхищались его красотой. Слушая восторженные слова о самом себе, Олимпик и смущался, и радовался, но радовался больше.
Сам он с интересом смотрел и на людей, которые поднимались к нему на борт, и вокруг себя. Всё было для него ново, необычно. В порту было гораздо больше народу, чем на верфи, здесь всегда стоял шум от человеческих голосов, пароходных гудков и разных машин. Здесь кипела жизнь. Одни корабли причаливали, другие отчаливали, третьи стояли, ожидая погрузки или, наоборот, разгрузки. Они были разные – грузовые и пассажирские, роскошные и скромные, маленькие и большие. Но Олимпик, хотя он и не думал об этом, был больше и красивее всех.
Другие корабли тоже разглядывали своего нового собрата. Они, как и люди, уже много слышали о нём и теперь были рады познакомиться.
– Добро пожаловать к нам, Олимпик! – приветствовали его одни.
– Надолго в Ливерпуль? В первый рейс отсюда? – интересовались другие.
– Ну ты здоровила, тебе в океане тесно не будет? – шутил кто-то.
– А твой брат когда в море? Скоро уже?
– Доброго тебе плавания!
Олимпик улыбался, отвечал на приветствия, вопросы, шутки, хотя от обилия впечатлений скоро перестал соображать, что ему говорят. Он казался себе самым счастливым лайнером на свете.
Однако не все корабли заговаривали с ним. Самые маленькие судёнышки его стеснялись, а среди тех, кто был побольше, многие завидовали красавцу-пароходу (хотя ни за что не признались бы в этом) и не делали попыток пообщаться.
Олимпик не провёл в Ливерпуле много времени. Хотя изначально и он, и Титаник были приписаны именно к этому порту, впоследствии было решено, что пунктом отправления для них будет Саутгемптон – город на юге Великобритании. Туда капитан Смит и повёл свой корабль.
Олимпику хотелось как можно скорее отправиться в путешествие через океан, но в Саутгемптоне пришлось задержаться. Сначала на пароход нужно было погрузить всё, что могло понадобиться пассажирам в плавании. Этим и занялись рабочие после того, как корабль встал на якорь в порту. И снова Олимпик был поражён тем, как много разных вещей нужно людям. На него грузили продукты, посуду, белье – множество разных предметов, назначение которых лайнер себе почти или совсем не представлял. Он хотел расспросить Эндрюса, но не стал. Конструктор был очень занят в те дни, и ему было не до разговоров с пароходом. «Ничего, – думал Олимпик, – со временем сам пойму, что к чему. Наверное, люди всё это используют в плавании, а может, и в обычной жизни. Они такие интересные...»
Для самого Олимпика грузили только уголь, но его было очень много. Корабль даже беспокоился, что к дню отплытия погрузку завершить не успеют, и ему придётся ещё задержаться в порту. Однако всё было готово в срок. 14 июня 1911 года на борт Олимпика наконец поднялись его первые пассажиры. Пароход покинул Саутгемптон и отправился в первый рейс.
О, плыть в открытом море было совсем не то, что в Белфастском заливе или вдоль английских берегов! Сколько здесь было простора! Куда ни глянь – никакой земли, и Олимпик знал, что в течение ещё целой недели она не появится. Только плоскость воды, покрытая лёгкой рябью, только небо с немногими большими облаками и между ними полоска горизонта – тонкая и неуловимая. Сколько ни плыл корабль, а ничуть не приближался к этой далёкой таинственной линии.
А между тем двигался Олимпик очень быстро. И хотя он не смог бы обогнать рекордсменку Мавританию, как однажды предположил Брюс Исмей, всё же его скорость была выше, чем люди от него ждали. Это выяснилось ещё на ходовых испытаниях и очень порадовало строителей и владельцев нового парохода, а теперь радовало и его пассажиров, которые очень хотели поскорее попасть в Нью-Йорк.
Хотя надо признать, что скучно на Олимпике не было никому. Особенно, конечно, в первом классе. В компании Уайт Стар Лайн позаботились о том, чтобы их богатые пассажиры были довольны путешествием, и предложили им массу развлечений. Можно было заниматься в спортивном зале или плавать в бассейне, или же просто ходить по прогулочным палубам, любуясь морем, или отдыхать в просторных залах, играть в карты, читать. К услугам пассажиров были турецкие бани и парикмахерские. И, конечно, большой обеденный зал сделанный в стиле времён династии Стюартов – в нём могло поместиться более пятисот человек. Олимпику нравилось наблюдать за людьми, когда они собирались здесь – от них можно было услышать столько интересного!
А ещё на Олимпике был оркестр, настоящий живой оркестр! Когда он заиграл впервые, это восхитило пароход, который никогда раньше не слышал музыки. Смысла в этих звуках вроде бы не было никакого, но им и не требовался смысл. Они были прекрасны, они наполняли душу радостью. Когда Олимпик слушал оркестр, ему даже казалось, что он плывёт ещё быстрее.
Во втором и третьем классе всё было устроено значительно проще, но и здесь пассажиры чувствовали себя хорошо. От своих строителей, а позже от посещавших его журналистов Олимпик слышал, что немногие лайнеры могут похвастаться таким первым классом, каким был его второй. Третий класс тоже был гораздо лучше и удобнее, чем на других судах. Словом, все пассажиры Олимпика, даже самые ворчливые и хмурые, были довольны, доволен был и сам корабль. Он чувствовал, что людям нравится у него на борту, а значит, он хорошо выполняет своё предназначение.
На Олимпике также плыла группа экспертов с Харланд энд Вольф, которую возглавлял Эндрюс. Они проверяли, как работает двигатель парохода, электрооборудование и другие системы, смотрели, что можно улучшить. Этим же занимался и Брюс Исмей, который тоже присутствовал на борту. Правда, он больше внимания обращал не на технику, а на удобства для пассажиров.
– Палуба А слишком сильно забрызгивается в непогоду, – однажды сообщил Исмей Эндрюсу. – Остеклить бы её, а то не очень-то приятно там гулять.
– На Титанике сделаем, – ответил Эндрюс. – И я придумал добавить там ещё некоторые приятности. Давайте посидим в курительном зале, и я вам расскажу.
«Вот здорово! – восхитился Олимпик. – Значит, мой первый рейс поможет сделать Титаника ещё лучше! И молодцы же люди!»
Не слишком печалясь о собственных мелких недостатках, он искренне радовался за брата, воображая, какие приятные новости привезёт ему в Белфаст экспертная группа.
Олимпик прибыл в Нью-Йорк 22 июня. Огромный американский порт так поразил лайнер, что он совершенно растерялся. Капитан Смит уверенно вёл корабль к пирсу, но Олимпик чувствовал, что с ним происходит или вот-вот произойдёт что-то нехорошее. И оно произошло.
– Привет, приятель! – окликнул его кто-то.
Это был буксир, кораблик весом не более двухсот тонн. Олимпик его только услышал, не успел даже увидеть и вдруг почувствовал сильный толчок в корму. Маленькое судно затянуло под гигантский лайнер.
– Ха-ха-ха, вот это класс! – рассмеялся сзади неприятный, недобрый голос. – Непотопляемый пароход решил топить другие корабли, просто блеск!
Олимпик был ужасно напуган происшествием, однако цел, если не считать нескольких царапин на обшивке. А вот маленькому буксиру не повезло. Он, к счастью, не утонул, но корма судёнышка была сильно повреждена.
– Прости меня, друг, я этого не хотел, честное слово! – оправдывался перед ним потрясённый Олимпик.
– Ничего... страшного, – кое-как проскрипел в ответ буксир. – Всякое бывает... течение и всё такое... ты же не виноват, что такой...
– Неотёсанный! – послышался тот же голос, что насмехался до этого, и Олимпик наконец увидел его обладателя. Это был красивый четырёхтрубный пароход, такой же пассажирский лайнер, как и сам Олимпик, разве что поменьше в размерах. На корме корабля было чётко видно его имя: Мавритания.

Олимпик впервые в Нью-Йорке

@темы: Путь корабля

---

И ещё в нашей эскадре прибыло :-)

[Звёздный океан]

Приветствуем, *Libelle* и Taygool! Доброго плавания!

---

Песенка

[SS Unia]

Просто так, позитиву для.
Кто скажет, что песенка не корабельная, пусть кинет в меня айсбергом!



(надо бы ещё какой-то тег придумать для всякой околокорабельной всячины)

---

Путь корабля, глава вторая

[SS Unia]

Глава вторая

Спуск Олимпика на воду назначили на 20 октября, и на верфи усиленно готовились к этому событию. На церемонии должны были присутствовать лорд-мэр Белфаста, лорд Пирри, председатель «Харланд энд Вольф» и один из конструкторов нового парохода, и лорд Исмей, председатель «Уайт Стар Лайн», пароходной компании, которой, как знал Олимпик, предстояло определить его путь по морям. Неудивительно, что корабль страшно волновался, так что в последние дни перед спуском даже не мог разговаривать с Титаником. А тот наблюдал, как люди возятся с его братом, и просто с ума сходил от любопытства. Стоило Томасу Эндрюсу неосторожно появиться слишком близко от младшего парохода, как тот засыпал конструктора десятком вопросов.
– А почему серый цвет? – спрашивал Титаник, наблюдая, как красят Олимпика.
– А чтобы на фотографиях лучше получался. Помилуй, мне некогда ещё и объяснять тебе, что такое фотография!
– Да я знаю... А масла столько зачем?
– А потому что ног у твоего брата по проекту не было, и со стапеля он сам не спрыгнет, – немного сердито объяснял Эндрюс. – А так соскользнёт – любо-дорого смотреть.
– Насчёт ног, – это вы не учли, конечно, – серьёзно сказал Титаник, – может, мне ещё не поздно сделать?
Но, представив себе пароход с ногами, Эндрюс прыснул со смеху и вынужден был отбежать в сторону, где другие люди не могли увидеть его беспричинное веселье.
Посмотреть на спуск собрался, казалось, весь город. Тысячи глаз с радостью и волнением наблюдали, как огромный корабль медленно и очень торжественно двинулся с места и начал приближаться к воде. Но взгляды эти больше не смущали пароход, как в первый день его жизни. Он и подумать теперь не мог, что с ним что-то не так. Всё было так, как нужно – Олимпик знал.
Лишь одни глаза чем-то неприятным царапнули душу корабля, и это были глаза Брюса Исмея. Хотя Олимпик и не понимал, что в этом взгляде было нехорошего. Восторг в нём горел не меньший, а едва ли не больший, чем у всех собравшихся на верфи.
Впрочем, секунду спустя пароход уже не думал об Исмее, полностью сосредоточившись на спуске. Его скольжение к воде продолжалось, как показалось Олимпику, тягуче долго, на самом же деле ему понадобилось чуть больше минуты, чтобы съехать со стапеля вперёд кормой. На ней были отчётливо видны красивые буквы:

Олимпик
Ливерпуль

Весь берег закричал «ура!», взлетевшее, казалось, до самого солнца. Люди радовались, восхищались великолепным пароходом, в создание которого было вложено столько труда. Газетчики уже вовсю строчили в блокнотах и делали фотоснимки, работники верфи жали друг другу руки, а Брюс Исмей сказал лорду Пирри.
– Он великолепен! Не удивлюсь, если он обгонит «Мавританию».
А Олимпик уже скользил по воде, ошеломлённый не столько восторженными криками людей, сколько этим изумительным, впервые изведанным чувством движения. Он чувствовал себя очень лёгким, а не тяжёлым, как на земле. Вода была мягкой и упругой, она поддерживала корабль снизу, послушно расступалась перед носом и тянулась следом за кормой. Её сверкающая гладь впереди обещала бесконечную свободу.
– Поздравляю! Ты счастливый, брат! – воскликнул Титаник, в его голосе звучала радость, к которой неуловимо примешивалась зависть.
Но первое плавание длилось недолго. Для Олимпика началось время достройки и отделки. Его оснастили винтами, появились четыре трубы. С ними корабль стал выглядеть ещё более величественно. Винты порадовали Олимпика, пароход знал, что они дадут ему то, чего он желал больше всего на свете – скорость. А вот когда началась отделка внутренних помещений корабля, он первое время был немало озадачен.
Люди действительно решили сделать Олимпик не только самым большим, но и самым роскошным лайнером в море. Постепенно его внутреннее пространство отделывали красивыми материалами, заполняли дорогой мебелью и другими вещами. А он искренне недоумевал, для чего это. Ни скорость, ни маневренность от всего этого блеска не увеличивались, прочность корпуса тоже не прибавлялась. Особенно удивлялся Олимпик первому классу – здесь ненужного, как ему казалось, было больше всего.
На самом же деле люди продумали до мелочей все интерьеры нового лайнера. Они были изящны и даже в первом классе выглядели роскошно, но без излишеств. И Олимпик постепенно понял, что красота нужна пассажирам не меньше, чем скорость, что она их радует и делает пребывание на его борту лёгким и приятным. С тех пор корабль и сам полюбил красивые вещи, созданные людьми, и стал воспринимать их такой же неотъемлемой частью себя, как винты и паровые турбины.
Больше всего Олимпику нравилась парадная лестница в первом классе, может быть, потому что и людей эта деталь его интерьера особенно восхищала. Она была отделана дубом и выглядела очень солидно. В то же время ажурные перила и светлый купол, венчавший лестницу, придавали ей лёгкость. Стену над одной из площадок украшали часы, которые Олимпик очень любил. Две крылатые женские фигуры в длинных свободных одеждах стояли по обе стороны круглого циферблата, слегка опираясь на него. Они смотрели друг на друга. Женщина слева держала в руках доску, на которой что-то писала. В руке её подруги, стоявшей справа, был длинный пальмовый лист. Олимпик знал, что имена этих женщин – Честь и Слава, но смысл, заложенный в барельефе, как и смысл этих слов, стал ему понятен гораздо позднее.
Пока люди творили чудеса с Олимпиком, его младший брат тихо скучал. Хотя Титанику грех было жаловаться, потому что интересного и в его жизни происходило немало. Его постройка продолжалась, вокруг всё время были рабочие, у которых постоянно что-нибудь случалось – то весёлое и забавное, то, наоборот, грустное. А ещё они рассказывали удивительные истории о том, что происходило далеко от верфи в Белфасте, в большом и шумном мире. Но Титаник слушал рассеянно. Ему казалось, что рабочие слишком много говорят о земле и слишком мало об океане. Он понимал, что дом для людей – надёжная, твёрдая суша и что в море они отправляются лишь для того, чтоб в конце концов достичь другого берега. Но сам он был рождён для плавания и задумываться о чём-то ином ему не хотелось.
Вскоре после того, как Олимпик спустили на воду, с Титаником произошёл необычный случай.
Была ночь. На верфи почти не оставалось людей. Стояла тишина, мягкая, навевающая сон. Но спать Титанику не хотелось. Корабли вообще спят редко, а большие трансатлантические лайнеры особенно. Пароход слушал шорох волн за кормой и думал о завтрашнем дне, который, увы, обещал ничем не отличаться от сегодняшнего и вчерашнего.
«Когда уже спустят на воду и меня?», – наверное, в сотый раз грустно подумал Титаник, и вдруг услышал чьи-то шаги в темноте.
«Кто бы это мог быть?» – удивился корабль.
– Вот, мы пришли... Так, здесь осторожно, – услышал он знакомый голос. А затем на площадку перед стапелями, неярко освещённую фонарями, вышли двое: Томас Эндрюс и молодая женщина, которую он бережно держал под руку.
– Мистер Эндрюс! – воскликнул Титаник. – Что вы здесь делаете в этот час? И кто с вами?
– Вот и он, – сказал Эндрюс женщине с улыбкой, протянув руку к кораблю, и добавил, обращаясь уже к нему, – Титаник, это моя жена Хелен.
Титаник смотрел на Хелен с интересом. Он и раньше видел женщин на верфи, хоть и немного, но миссис Эндрюс не походила ни на кого из них. Она была красива, но больше красоты привлекал мягкий, тёплый свет, которым словно лучилась её фигура. Женщина стояла, положив руку на живот, большой и круглый, и сама как будто вся закруглялась, всё в ней было плавно, гармонично и необыкновенно.
– Ох, Том, какой же он огромный, невероятно! – в изумлении вскричала Хелен, глядя на Титаник снизу вверх. – Я не думала, что он такой огромный!
– Я ведь тебе рассказывал, – улыбнулся Эндрюс.
– Конечно, да... и всё-таки я даже представить себе не могла!
– Он тебе нравится?
– Господи, Том, конечно! Как ты можешь спрашивать? Ведь он же потрясающий!.. в мире больше нет ничего подобного!
– Так улыбнись же ему! Он улыбается тебе.
Титаник действительно улыбался, глядя на маленькую женщину, которая так им восхищалась. Но Хелен видеть этого не могла.
– Улыбается? – спросила она, удивлённо взглянув на мужа.
– Конечно.
В глазах женщины мелькнули смешинки, она снова посмотрела на корабль и с улыбкой помахала ему рукой.
– У вас чудесная жена, мистер Эндрюс, – сказал Титаник, чувствуя себя очень польщённым.
– Да, это правда, – кивнул его конструктор и ласково обнял жену.
– Что правда? – спросила Хелен, взглянув на него – ведь слышать слова Титаника она тоже не могла.
– Что ты настоящее чудо.
– Это тоже корабль сказал? – миссис Эндрюс рассмеялась и оттолкнула мужа от себя. – Том, ты выдумщик!
Он бросил на пароход быстрый лукавый взгляд и ответил жене:
– Может быть. Иначе я бы не мог принять участие в постройке такого корабля, как ты думаешь?
– Да, – сказала она торжественно. – Ты должен им гордиться. А я тобой.
И добавила чуть тише:
– Я люблю тебя.
Без единого слова Эндрюс снова привлёк её к себе и поцеловал. Титаник замер, не понимая, но чувствуя, что происходит что-то необычное и хорошее, и отчего-то впервые в жизни показался сам себе не таким уж и большим.
Он не рассказал об этой встрече никому на свете, даже Олимпику.
А очень скоро после той ночи, в ноябре 1910 года родилась на свет маленькая Элизабет Эндрюс – дочь Хелен и Томаса.

Семейство Эндрюс: Томас, Хелен и Элизабет.

@темы: Путь корабля

---

Корабельные возвращения

[SS Unia]

Корабли всё же не совсем, как люди. После своей гибели они могут возвращаться и получать вторую жизнь на Земле. Причём это даже не реинкарнация. Реинкарнация — это перерождение в новом теле, корпусе или чём угодно. А корабли возвращаются вполне себе в своём.
За примером далеко ходить не надо — в истории российского флота есть очень яркий.



Это крейсер «Варяг», знаменитый своей славной гибелью в неравном бою с японцами. Было это в 1904 году. А в 1905 японцы подняли затонувший корабль со дна, отремонтировали (японцы всё-таки молодцы, в этом им не откажешь), и он ещё немало лет плавал сначала под японским, а позже вновь под российским флагом. Подробнее об этом на википедии.
Интереснейшая судьба...
Ещё могу вспомнить «Васу», шведский корабль, который торжественно затонул при первом же плавании в 1628 году, а в 1961, спустя больше трёх веков, был поднят и превращён в музей. И хотя для корабля бытие музеем не есть полноценная жизнь, всё же они живые, я считаю.
А вот интересно... после возвращения помнят они о том, что было не на Земле?..

---

Путь корабля, предисловие и глава первая

[SS Unia]

Предисловие

Неправильно думать, что корабли – неживые.
Кто-то может возразить: ну как же, разве живые? Большие металлические машины, и всё тут. Металл – он холодный, и жизни в нём ни капли. Ну да, есть ещё двигатель, он горячий, но это он просто от работы нагревается. Это люди, которые плавают на кораблях, живые, а сами корабли – огромные, но бездушные творения человеческих рук.
Вот тут-то и ошибка.
Это как же, позвольте, творение человеческих рук может быть бездушным? Тем более, такое прекрасное, как корабль. Ведь эти самые руки отдают ему свои тепло и умения. Люди строят корабль прочным, надёжным. Чтобы корпус выдержал любые шторма. Чтоб обшивка не заржавела от морской воды. Чтобы двигатель работал без перебоев, и весело крутились винты, разгоняя воду, и быстро, легко мчался корабль по волнам. Снаружи его красят, чтобы вид его радовал глаз в море или в порту. А внутри делают удобные каюты, прогулочные палубы, рестораны, ставят самую красивую мебель – чтобы корабль стал уютным, чтобы жило в нём тепло и поддерживало в трудном плавании. Всё самое лучшее люди вкладывают в постройку корабля. А ещё они дают ему имя. Оно всегда звучное и гордое, и всегда напоминает о чём-то прочном и надёжном, как земля – чтобы корабль обязательно пересёк такое изменчивое, вероломное море и достиг желанного берега.
Но постойте, опять же возразит кто-то, всё это люди делают для самих себя, только для себя! Не просто же так они строят корабль, а чтобы плавать на нём! Никому неохота в плавании чувствовать себя неуютно и в конце концов утонуть – вот и стараются сделать судно надёжным и удобным. И во всяком случае непонятно, как оно от этого становится живым.
В этом, конечно, есть своя правда.
И всё-таки люди любят корабли, свои творения. И не только строители. Капитан, который ведёт судно по морям, тоже. И матросы, и пассажиры, и те, кто встречает их на берегу – все отдают кораблю немного любви. А тот, кто любим, неживым быть не может. Это просто так и есть.
Корабли так похожи на людей. Как и люди, они разные – добрые, злые, смелые, хитрые, гордые, чуткие, равнодушные, строгие, легкомысленные. Как и люди, они радуются, огорчаются, негодуют, злятся, стремятся, мечтают, чувствуют счастье и боль. Они смеются, хотя людям не слышен их смех. Они плачут, хотя людям не видно их слёз – может, и бывают слёзы, да только их тут же смывает вода.
Корабли разговаривают друг с другом, когда встречаются в порту. Они могут говорить и с людьми. Но только тот человек, который их хорошо знает и любит, сможет их понять.
Как и люди, корабли рождаются, живут и умирают. Их жизнь им не подвластна – но ведь так же и у людей.
И также, как людям, кораблям доступны два великих дара – быть собой и любить. Кому-то он дан от рождения, кто-то приобретает его, а кто-то и теряет.
Это история о кораблях и их пути.


Глава первая

Когда рождается корабль? В тот момент, когда компания-владелец решает, что ей нужно новое судно? Или же тогда, когда на бумаге появляются его первые чертежи? А может быть, гораздо позже, когда уже построенный корабль спускают на воду? Что верно, то верно, в этот момент для него начинается самая настоящая жизнь. И всё-таки рождается корабль раньше – когда на верфи закладывают его киль.
Киль корабля, который будет героем этой истории, заложили 16 декабря 1908 года на верфи «Харланд энд Вольф» в Белфасте. Первым, что он ясно помнил в своей жизни, были солнце, играющее на стапелях, и красивый человек, смотрящий на него с улыбкой. Этот взгляд смутил будущий пароход.
– Почему вы на меня так смотрите? – спросил он. – Со мной что-то не то?
– Ты сейчас просто киль, и с тобой всё в порядке, – ответил человек. – Я думаю о том, что ты скоро станешь самым большим и красивым кораблём на свете.
Киль молчал. Этот человек ему нравился. И вообще нравилось всё вокруг. Стапеля и тот кусочек верфи, который он видел, небо и неяркое зимнее солнце, и прохладный воздух, а больше всего – вода, море совсем близко...
– Давай знакомиться, – сказал человек. – Я Томас Эндрюс.
– А я... – киль на несколько секунд растерялся и вдруг уверенно произнёс. – Олимпик.
Он и сам не мог бы сказать, откуда взял это имя. Должно быть, кто-то из рабочих, закладывавших двутавр киля, упомянул, а он и запомнил.
– Верно, – кивнул Эндрюс, – «Олимпик». Будущий трансатлантический лайнер. А я твой конструктор.
– Вы будете меня строить?
– Ну, не я один. Но, в общем, да.
– Спасибо.
– Обещаю, тебе понравится, – снова улыбнулся Эндрюс, похлопал по килю рукой и спрыгнул со стапелей.
Хотя у будущего корабля пока был только киль, он уже был уверен в своём предназначении – плавать по морю, заходить в порты и снова в море, всегда в движении... В этом, пожалуй, одно из главных отличий корабля от человека. Кораблю обычно заранее известно, для чего он приходит в мир, и свернуть с этого пути по своей воле ему гораздо труднее.
Но Олимпик и не думал об этом. Море привлекало его, манило. Он терпеливо ждал, когда сможет отправиться в плавание – и был благодарен людям, которые его строили, за то, что они изо всех сил старались ускорить для него этот момент.
Люди ему тоже нравились, почти так же сильно, как море. Он восхищался ими, как восхищается ребёнок своими родителями. Он был больше любого из них уже сейчас, даже только отдельные его детали были больше. А со временем, корабль знал, он станет просто огромным, и люди будут казаться ему совсем крошками. Но как раз это впечатляло его больше всего. Они, такие маленькие, создавали его, такого громадного. У них была цель, и они не отступали, хотя их труд (Олимпик это чувствовал) был нелёгким. Стояла зима, но мало кому на верфи было холодно – так усердно работали люди. Их были тысячи. Они не прекращали постройку корабля ни днём, ни ночью. Олимпик наблюдал за ними с удовольствием. Рабочие были такие разные – и крепкие взрослые мужчины и совсем ещё мальчишки, и уже почти старики. Они работали руками и на машинах, таскали доски, поднимали и крепили металлические детали конструкций. Со многими делами никто из них не справился бы в одиночку, но вместе люди творили невозможное. Трудясь над кораблём, они разговаривали, кричали, перебрасывались шутками, смеялись, спорили, ругались. Когда случались ссоры, это не нравилось Олимпику, хотя он не мог бы сказать, почему. Он объяснял себе это тем, что тогда работа шла медленнее, а порой и совсем останавливалась. Но в глубине души он чувствовал, что дело не в этом. К счастью, раздоры бывали редко и недолго, обычно работа кипела дружная и слаженная.
Корпус корабля постепенно обретал форму. Уже можно было понять, где нос, а где корма, начали появляться палубы и переборки. Слушая разговоры инженеров, Олимпик постепенно разбирался в собственной конструкции и снова восхищался людьми, которые её придумали.
А зима тем временем закончилась. Солнце стало ярче и выше, по-новому запахло море. И вот в конце первого весеннего месяца, в последние его дни Олимпик заметил, что на стапелях слева от него происходит что-то новое, необычное. Там тоже работали люди. Они были удивительно оживлены.
– Мистер Эндрюс! – окликнул корабль проходившего мимо конструктора.
– Да, Олимпик?
Чтобы взглянуть на строящееся судно, Эндрюсу уже приходилось высоко задирать голову, но человека это, судя по всему, только радовало.
– Что там происходит? – спросил пароход.
– Там? – конструктор с лукавой ухмылкой кивнул на соседние стапеля. – Сам догадаешься?
– Неужели начали строить ещё один корабль? – в волнении спросил Олимпик, не смея поверить своему счастью. Подумать только, здесь будет ещё один такой же, как он!
– Вот умница, сообразил! – улыбнулся Эндрюс. – Да, это новый корабль. Титаник, твой родной брат.
С первых минут жизни Титаника стало понятно, что характер у него пылкий и восторженный. Он восхищался всем вокруг, а более всего – самим собою.
– А ты знаешь, – увлечённо рассказывал он Олимпику, – почему нам дали такие имена?
Олимпик знал, но притворился, что никогда не слышал об этом, видя, что брат весь горит желанием поделиться с ним этой новостью.
– Были когда-то такие боги... самые сильные в мире существа, – в упоении рассказывал Титаник. – Олимпийцы, титаны и гиганты. Вот нас с тобой в честь первых двух и назвали. А потом ещё построят нашего третьего брата, он будет Гигантик. И мы трое будем сильнее и быстрее всех в море!
– А знаешь ты, для чего нас с тобой строят?.. – с загадочным видом спросил Титаник в другой раз.
– Плавать, возить людей, зачем же ещё? – несколько удивился такому очевидному вопросу Олимпик.
– Ну, это само собой, – в голосе Титаника слышалось лёгкое раздражение, точно старший брат сказал какую-то глупость. – Но я совсем не об этом.
– А о чём?
– Есть два корабля – Лузитания и Мавритания. Говорят, они самые большие и самые быстрые корабли в Англии, да и вообще в мире, – эти слова Титаник произнёс с явным сомнением. – Ну вот, нас и строят для того, чтобы их превзойти! Мы будем больше – гораздо больше! И во много раз красивее. Люди так говорили. А ещё у Мавритании есть Голубая лента Атлантики.
– Голубая лента?..
– Да! Это награда, её дают самому быстрому кораблю в океане. Вот бы обогнать Мавританию и отобрать у неё эту ленту!.. – голос Титаника стал совсем мечтательным.
– Собираешься сделать это? – поинтересовался Олимпик.
– Мистер Эндрюс говорит, что я не смогу, – помрачнел Титаник. – Не те, мол, у меня технические параметры. Но параметры – это одно, а желание тоже много значит!.. Мы ещё посмотрим!
Олимпик слушал и только улыбался. Дух соперничества был ему совершенно чужд. Он хотел только плавать. Наконец-то выйти в море, почувствовать его простор, испытать в нём собственные силы. Но до этого обоим братьям было ещё далеко. Им оставалось только любоваться морем со стапелей, мечтать, коротать время в беседах друг с другом и слушать разговоры рабочих.
Корабли потом не могли вспомнить, кто из людей впервые произнёс при них это слово – «непотопляемый». Но оно их очень удивило и заставило призадуматься. Ни Олимпику, ни Титанику прежде не приходила мысль о том, что корабли могут тонуть. А оказывалось, что если внутрь корпуса судна попадало много воды, то оно теряло плавучесть и очень быстро шло ко дну. Но им обоим, если только верить людям, это не грозило. Титаника это не удивило.
– Ну да ещё бы! – уверенно заявил он. – Стали бы люди строить такие отличные корабли, как мы, если бы знали, что мы можем утонуть! Конечно, они позаботились о том, чтобы с нами не случилось ничего подобного.
Олимпик был настроен более скептически.
– Раз другие корабли тонут, то почему не можем мы с тобой? Нет, что-то тут не то. Надо спросить мистера Эндрюса об этом.
Братья так и сделали, когда Эндрюс пришёл к ним в следующий раз. Конструктор немедленно уселся между кораблями и, разложив перед собой чертежи, начал объяснять.
– Вот смотрите, здесь система переборок и отсеков... Отсеков всего 16. Переборки водонепроницаемые и очень прочные, надёжно разделяют отсеки, чтобы вода не могла переливаться из одного в другой. Так что, если даже 4 отсека будут повреждены и залиты водой, запаса плавучести вам хватит, чтобы держаться на поверхности океана. Понятно?
– Вот видишь! – торжествующе воскликнул Титаник.
– А если, – неуверенно спросил Олимпик, – более четырёх отсеков будут повреждены?
– Такого не будет, – успокоил его Эндрюс. – В мирное время, по крайней мере, это практически невозможно. В войну, конечно, да, всякое может случиться... Но войны не будет.
– Что такое война? – быстро спросил Титаник.
– Мистер Эндрюс, сэр! – закричал кто-то их рабочих со стороны кормы Олимпика. – Можете подойти сюда на минуту? А... с кем это вы там разговариваете?
Эндрюс поднялся на ноги.
– Работать надо... В другой раз расскажу вам о войне. Это сложно.
Но к этому разговору вернуться им так и не пришлось, о чём Олимпик не жалел. Он сразу почувствовал, что в этой самой войне, из-за которой могут утонуть даже они с Титаником, нет ничего хорошего. Ни для кораблей, ни для людей. А о плохом думать ему не хотелось. Тем более, раз этой войны не будет всё равно.
Что касается Титаника, после разговора о непотопляемости он окончательно уверился в том, что они с Олимпиком будут лучшими кораблями в Атлантике. Ему хотелось как можно скорее выйти в море и всем показать, на что он способен.
А время шло. Наступил 1910 год. К концу лета Олимпик был почти достроен. Он был настоящим гигантом в 45 тысяч тонн весом, 882 фута длиной. Титаник явно восхищался братом.
– Ты великолепен! До чего же молодцы люди! Каким они тебя сделали... потрясающим!
– И ты таким будешь, – спокойно отвечал Олимпик. – Даже лучше.
Он не думал о собственном величии. Он уже вообще не был способен думать о чём-то, кроме своего спуска на воду. Этот день должен был настать совсем скоро, и душа корабля замирала от радостного волнения.

Решила, что буду иллюстрировать свою историю фотками.
Олимпик (справа) и Титаник (слева) рядом на стапелях.

@темы: Путь корабля